Chloramphenicol: new possibilities of the old drug

Zyryanov S.K., Butranova O.I., Chenkurov M.S.

1) Peoples' Friendship University of Russia (RUDN University), Ministry of Science and Higher Education of the Russian Federation, Moscow, Russian Federation; 2) City Clinical Hospital No. 24, Moscow Healthcare Department, Moscow, Russian Federation
One of the central problems of pharmacotherapy for infectious diseases is the active rise of antibiotic resistance to the most commonly used drugs, which leads to a shortage of effective patient management strategies. A possible alternative in this situation can be an evaluation of the modern abilities of antibacterial drugs, the use of which in clinical practice has been minimized over the past decades. An example of such a drug is chloramphenicol, the systemic application of which has been sharply limited since the 1960s because of reports on toxic reactions (aplastic anemia, gray baby syndrome). Topical chloramphenicol is characterized by the low level of systemic absorption and by the absence of its ability to cause a range of side effects typical for systemic use. The high antibacterial activity of chloramphenicol against a wide range of gram-negative and gram-positive pathogens (Morganella morganii, Empedobacter brevis, Burkholderia cepacia, Bacteroides spp., H. influenzae, Salmonella typhi, Staphylococcus aureus (including MRSA), Streptococcus pneumonia, Streptococcus pyogenes, Gardnerella vaginalis, Mycoplasma pneumoniae, Mycoplasma hominis, and Ureaplasma spр.), including resistant strains, allows its use in a variety of infectious diseases. The mechanism of action and structure of the drug, which distinguish it from other classes of antibacterial agents, make it possible to produce an effective effect, including on pathogens that do not contain penicillin-binding proteins (mycoplasma) in the cell wall. According to the published data, a comparative analysis of the safety profile of systematically used chloramphenicol has revealed no significant differences in that of representatives of other groups of antibacterial drugs, with the exception of anemia cases. The studies on the application of topical chloramphenicol in pregnant women have not revealed its teratogenic potential of the drug when used during 2–3 months of pregnancy.
Conclusion: The pooled data suggesting that chloramphenicol has high activity against a broad range of pathogens, therapeutic efficacy, and a satisfactory safety profile when applied topically in various fields (clinical studies in ophthalmology and gynecology) indicates that its intravaginal formulation can be used to treat bacterial vaginosis.

Keywords

chloramphenicol
intravaginal administration
bacterial vaginitis
vaginosis

Глобальный рост антибиотикорезистентности приводит к уменьшению доступного арсенала средств для терапии инфекционных заболеваний. Прежде всего снижается эффективность наиболее распространенных препаратов; скорость процесса коррелирует с уровнем потребления анти­­био­тиков населением. По данным Robertson J. et al. (2021) [1], в 2018 г. общее потребление системных антибактериальных препаратов (ATC J01) варьировалось от 8,9 до 34,1 установленных суточных доз (defined daily doses, DDD) на 1000 человек в день, лидировала группа пенициллинов. В работе Klein E.Y. et al. (2020) осуществлен анализ глобального потребления антибактериальных препаратов в период 2000–2015 гг. с использованием классификации ВОЗ «AWaRe» (три группы антибактериальных препаратов: Access (доступные), Watch (поднадзорные), Reserve (резервные)). Результаты обнаружили максимальный рост потребления на душу населения антибиотиков группы Watch (на 90,9%; с 3,3 до 6,3 DDD на 1000 человек в день) в сравнении с ростом на 26,2% в группе Access (с 8,4 до 10,6 DDD на 1000 человек в день); средний мировой уровень потребления в 2015 г. составил 17,2 DDD на 1000 человек в день [2]. Пандемия COVID-19 в 2019 г. послужила пусковым фактором беспрецедентного роста потребления антибактериальных средств. Доля пациентов с COVID-19, получавших антибиотики, по данным метаанализа Langford B.J. et al. (2021), составила 74,6% (95% ДИ 68,3–80,0%), при этом бактериальная коинфекция была подтверждена всего у 8,6% [3]. Влияние пандемии на рост потребления наиболее распространенных антибактериальных препаратов было проанализировано в работе Al-Azzam S. et al. (2021). Максимальный рост потребления был обнаружен для антибиотиков группы линкозамидов – на 106%, макролидов – на 57% (азитромицина – на 74%), карбапенемов – на 52%, III поколения цефалоспоринов – на 19% [4]. Приведенные данные указывают на формирование базиса для драматического роста антибиотикорезистентности в отношении указанных групп препаратов, что свидетельствует о целесообразности поиска эффективных альтернатив. Число новых антибиотиков в ряду регистрируемых препаратов составляет минимальную долю (по данным FDA: 2018 г. – 8,4%; 2019 г. – 8,33%) [5], в связи с чем актуальной тенденцией является пересмотр параметров эффективности и безопасности ранее открытых антибактериальных средств, минимально использовавшихся в течение последних десятилетий в широкой клинической практике [6]. Хлорамфеникол, антибиотик широкого спектра действия, был впервые выделен в 1947 г. из культуры актиномицетов Streptomyces venezuelae, химический синтез был осуществлен в 1949 г. [7]. Впервые публикации, посвященные хлорамфениколу и его терапевтическим возможностям, появились в базе данных PubMed в 1948 г., число публикаций достигло пика (246) в 1952 г., что отражало активное применение дешевого и высокоэффективного антибиотика в мировой практике, второй пик публикационной активности наблюдался в 1960-е гг. (112 публикаций в 1966 г.) и был обусловлен возникновением сообщений о гематотоксическом и миелосупрессивном действии препарата, синдроме «серого ребенка» [8]. Активная дискуссия в отношении высоких рисков побочных эффектов привела к резкому ограничению системного применения хлорамфеникола. В настоящее время хлорамфеникол применяется преимущественно местно, системное введение используется в качестве резервной альтернативы при ведении пациентов с тяжелыми резистентными инфекциями, тем не менее, показательными являются результаты национального опроса, включавшего стационары Израиля, по итогам которого 88,9% респондентов отметили, что применение хлорамфеникола оправдано в условиях высоких рисков антибиотикорезистентности [9]. Топический хлорамфеникол широко применяется в офтальмологии и оториноларингологии, стандартные лекарственные формы включают глазные капли, реже мази. Хлорамфеникол лидировал в группе антибактериальных препаратов для применения в офтальмологии по данным анализа числа регистрационных удостоверений, выданных Агентством по регулированию лекарственных средств и товаров медицинского назначения в Великобритании в период с 2001 по 2018 гг. (30 из 48) [10]. По данным Du H.C. et al. (2014), глазные капли и мази, содержащие хлорамфеникол, в 2007–2008 гг. составляли соответственно 68 и 48% от общего объема назначений данных лекарственных форм в офтальмологии [11]. Эффективное применение топического хлорамфеникола в офтальмологии и оториноларингологии предполагает возможность расширения показаний для местного применения данного препарата, в частности, в гинекологической сфере. Впервые системное применение хлорамфеникола в гинекологии было отмечено практически сразу после выхода препарата на рынок, в 50-х гг. ХХ в., что сопровождалось достаточно большим числом публикаций [12–15]. После возникновения сообщений о тяжелых побочных эффектах его системное применение в данной области было остановлено. В настоящее время возрождается интерес к интравагинальному пути введения хлорамфеникола, что требует полноценного обеспечения врачей информацией об эффективности и безопасности данного антибиотика.

Фармакодинамические характеристики хлорамфеникола

Хлорамфеникол является D-трео-изомером небольшой молекулы, состоящей из р-нитробензольного кольца, соединенного с дихлорацетильным хвостом через 2-амино-1,3-пропандиоловую группу. Бактериостатическая активность широкого спектра является результатом ингибирования синтеза белка на рибосомах, осуществляемого D-трео-изомером при взаимодействии с каталитическим центром пептидил-трансферазы [6, 16]. Дополнительные механизмы действия хлорамфеникола включают нарушение ряда функции рибосом, включая терминацию [17], точность трансляции [18] и биогенез 50S субъединиц [19], а также способность вызывать дефекты рибосомальной сборки путем ингибирования биосинтеза собственных белков рибосом [20]. Помимо антибактериальной активности хлорамфеникола, есть данные, свидетельствующие о его потенциальном противогрибковом действии. В работе Joseph M.R. et al. (2015) in vitro было продемонстрировано ингибирование грибкового роста в 73,3% случаев (всего исследовалось 30 штаммов грибов); для каспофунгина этот параметр составил 83,3%, для кетоконазола – 70% [21].

Фармакокинетические характеристики хлорамфеникола

Лекарственные формы хлорамфеникола для системного введения включают эфиры (сукцинат и пальмитат). Эфиры являются пролекарствами, превращающимися в активный хлорамфеникол путем гидролиза. Хлорамфеникол быстро и достаточно полно всасывается при приеме внутрь, создавая высокие концентрации во многих органах, тканях и жидкостях организма, включая спинномозговую жидкость и грудное молоко, проникает через плаценту. Период полувыведения составляет до 3,5 ч, препарат метаболизируется в печени путем глюкуронидации и выводится преимущественно почками [22]. При нарушении функции почек период полувыведения составляет 3–4 ч, при тяжелых нарушениях функции печени – 4,6–11,6 ч. Период полувыведения у детей в возрасте от 1 месяца до 16 лет составляет 3–6,5 ч, у детей в возрасте от 1 до 2 дней – 24 ч, характеризуется высокой вариабельностью [23]. Почечная экскреция хлорамфеникола составляет от 3 до 25%, хлорамфеникола сукцината – от 7 до 45% [24].

Спектр активности хлорамфеникола

Хлорамфеникол обладает широким спектром действия. Высокая эффективность хлорамфеникола в отношении полирезистентной грамотрицательной микрофлоры подтверждается результатами работы Sood S. et al. (2016) [25]. В исследование было включено 650 изолятов грамотрицательных бактерий, из них 75% – полирезистентные (устойчивость минимум к трем различным классам обычно используемых противомикробных препаратов (пенициллины, цефалоспорины, аминогликозиды, фторхинолоны, ингибиторзащищенные β-лактамы и карбапенемы)). В результате обнаружено, что 68% от общего числа изолятов полирезистентных грамотрицательных бактерий были чувствительны к хлорамфениколу. 100% чувствительность была отмечена для Morganella morganii, Empedobacter brevis и Burkholderia cepacia.

Параметры высокой активности хлорамфеникола в отношении Bacteroides spp. в сравнении с рядом других антибактериальных препаратов приведены в работе Cordero-Laurent E. et al. (2012). 93 из 100 проанализированных штаммов были устойчивы к одному или более из 12 антибиотиков. Резистентность к амоксициллину составила 91%, к тикарциллину и пиперациллину – около 70%. Согласно результатам исследования, все штаммы были чувствительны к хлорамфениколу, имипенему, также высокая активность была продемонстрирована для метронидазола [26].

Современные параметры чувствительности грамотрицательной микрофлоры по отношению к хлорамфениколу были продемонстрированы в исследовании ARMOR. Доля чувствительных штаммов H. influenzae составила 99,5% [27].

Профиль активности хлорамфеникола в отно­шении грамположительной микрофлоры также свидетельствует о высокой эффективности в отношении резистентных штаммов. Работа Croghan C.et al. (2018) включает данные о чувствительности изолятов метициллин-резистентного Staphylococcus aureus (MRSA), полученных от пациентов с офтальмологическими инфекциями (100 образцов мазков, содержащих MRSA, период получения образцов – с 03.02.2013 по 28.11.2015). Препаратами – лидерами по уровню чувствительности были ванкомицин (100%) и хлорамфеникол (99%) (табл. 1) [28].

84-1.jpg (358 KB)

В работе Fayyaz М. et al. (2013) оценивалась чувствительность in vitro 174 изолятов MRSA к хлорамфениколу. Обнаружено, что 75,86% изолятов были чувствительны к хлорамфениколу (минимальная подавляющая концентрация (МПК) ≤8 мкг/мл), 38 (21,84%) были устойчивыми (МПК ≥32 мкг/мл), 4 (2,30%) имели показатели МПК, свидетельствующие о промежуточном диапазоне (МПК ~16 мкг/мл) [29].

Также абсолютная эффективность хлорамфеникола в отношении MRSA была продемонстрирована в более ранней работе исследователей, анализировавших активность данного препарата против изолятов золотистого стафилококка, выделенного у пациентов с глазными инфекциями (n=548). 17 изолятов (3%) были MRSA-положительными и обнаружили полную чувствительность к хлорамфениколу; при этом все изоляты, полученные от пациентов старше 50 лет, были охарактеризованы, как резистентные по отношению к офлоксацину [30].

Согласно данным исследования ARMOR 2019 г. (антибиотикорезистентность среди возбудителей глазных инфекций, исследование включало 1695 изолятов S. aureus, 1475 изолятов коагулазонегативных стафилококков, 474 – S. pneumoniae, 586 – H. influenzae и 599 – P. aeruginosa), уровень резистентности S. aureus в отношении хлорамфеникола был минимальным – 6,1%, в то время как для азитромицина, ципрофлоксацина и метициллина показатели резистентности составили 60,6, 35,8 и 36,6% соответственно, для клиндамицина уровень резистентности составил 15,4% (табл. 2). Резистентность MRSA к хлорамфениколу составила всего 10,5%. Коагулазонегативные стафилококки были практически абсолютно чувствительны к хлорамфениколу (резистентность – 1,2%) (табл. 3). Среди изолятов пневмококка резистентность к хлорамфениколу составила всего 2,5% [27].

85-1.jpg (271 KB)

Согласно данным Mendes C.M.F. et al. (2001), хлорамфеникол обладал достаточно высокой активностью в отношении β-гемолитического стрептококка: среди изолятов, выделенных из дыхательных путей (n=67), 92% были чувствительны, среди изолятов, выделенных с кожных покровов (n=48), – 88%. Анализ S. pneumoniae (n=26, изоляты из дыхательных путей) обнаружил 100% чувствительность к хлорамфениколу и 92% – к клиндамицину [31].

По данным исследования ПеГАС (2014–2017), уровень резистентности S. pyogenes (792 изолятов, 14 российских городов) к хлорамфениколу составил 6,1%, к тетрациклину – 17,2%, уровень резистентности к 14- и 15-членным макролидам варьировался от 12,1 до 17,2% [32].

Интересны результаты оценки динамики показателей чувствительности микрофлоры, типичной для офтальмологических инфекций, полученные за 15-летний период. В опубликованной в 2004 г. работе Chalita M.R. et al. оценивалась активность антибиотиков против Staphylococcus aureus, коагулазонегативных стафилококков, Streptococcus spр. и Pseudomonas spр., полученных из образцов конъюнктивы (n=4585) и роговицы (n=3779) от пациентов, наблюдавшихся в Федеральном университете Сан-Паулу в период с 1985 по 2000 гг. Хлорамфеникол имел высокую активность против S. aureus (чувствительность 85% для изолятов из роговицы и 92% – из конъюнктивы), динамика чувствительности коагулазонегативных стафилококков обнаружила рост с 87 до 88,5%, аналогично в случае Streptococcus sрp. – рост с 95 до 96% [33].

В лечении ряда инфекционных заболеваний, в особенности при поражении слизистых оболочек, большое значение приобретает способность антибактериального препарата преодолевать и разрушать биопленки. В исследовании Liaqat I. et al. (2009) изучались in vitro способность к образованию биопленок изолятов Klebsiella spр., Pseudomonas aeruginosa, Achromobacter spр., Klebsiella pneumoniae и Bacillus pumilus и эффективность воздействия антибиотиков. Все протестированные в исследовании изоляты имели высокую способность к образованию биопленок. Сравнение эффективности воздействия хлорамфеникола и тетрациклина обнаружило значительное сокращение образования биопленок в случае первого препарата (p<0,01) [34].

Способность хлорамфеникола нарушать биопленки в случае офтальмологических инфекций была продемонстрирована в исследовании Drago L. et al. (2019). Результаты показали, что хлорамфеникол имел большую активность, чем тобрамицин, в отношении грамположительных бактерий; его применение способствовало предотвращению образования бактериальных биопленок. Хлорамфеникол имел большую активность против S. aureus по сравнению с тобрамицином и меньшую против P. aeruginosa, тем не менее, хлорамфеникол мог значительно снижать бактериальную адгезию P. aeruginosa [35].

Традиционно сохраняется высокая чувствительность хлорамфеникола в отношении такого специфического возбудителя, как сальмонелла. Patil N. et al. (2019) анализировали 251 изолят Salmonella (192 (76,5%) – S. typhi, 59 (23,5%) – S. paratyphi A). 94,4% (237/251) изолятов были чувствительны к хлорамфениколу и только 3,6% (9/251) – к офлоксацину. Средняя величина минимальной подавляющей концентрации для хлорамфеникола составила 3,89±6,94 мкг/мл [36]. По данным отечественной работы, где анализировались параметры антибиотикорезистентности S. typhi (299 изолятов, период 2005–2018 гг., территория Российской Федерации), было обнаружено, что доля чувствительных к хлорамфениколу изолятов составила 97,3%, при этом чувствительность к фторхинолонам составила всего 10,4% [37].

Эффективность хлорамфеникола в отношении такого микроорганизма, как Gardnerella vaginalis, являющегося одним из доминирующих возбудителей бактериального вагиноза, лежит в основе возможности его местного применения в гинекологии. В работе Kharsany A.B. et al. (1993) была продемонстри­­ро­вана чувствительность 93 штаммов Gardnerella vaginalis к 25 антибактериальным пре­паратам (определя­лась МПК). Результаты обнаружили, что все штаммы бы­ли чувствительны к пенициллину (МПК90 – 0,5 мкг/мл), ампициллину (MПК90 – 0,5 мкг/мл), эрит­ромицину (MПК90 – 0,06 мкг/мл), клиндами­цину (MПК90 – 0,03 мкг/мл), ванкомицину (MПК90 – 0,5 мкг/мл) и хлорамфениколу (MПК90 – 2,0 мкг/мл) (табл. 4) [38].

86-1.jpg (248 KB)

Более поздняя работа de Souza D.M.K. et al. (2016) продемонстрировала 100% уровень чувствительности изолятов Gardnerella vaginalis к хлорамфениколу. В исследование было включено 204 изолята G. vaginalis, полученных от 42 пациенток (37 – с бактериальным вагинозом, 5 – не с бактериальным вагинозом) [39]. Высокий уровень резистентности Gardnerella vaginalis к наиболее распространенным в клинической практике антибиотикам был представлен вработе Ara N.N.R. et al. (2017), включившей в анализ 38 изолятов. Резистентность возбудителя отмечалась в отношении тетрациклина (81,58%), ко-тримоксазола (78,95%), ципро­флоксацина (68,42%), метронидазола (52,63%). При этом 73,68% изолятов продемонстрировали чувствительность к хлорамфениколу [40].

Таким образом, при сравнении результатов приведенных исследований можно сказать, что за 24 года показатели чувствительности Gardnerella vaginalis к хлорамфениколу не претерпели драматического снижения, в отличие от ряда других антибактериальных препаратов, что свидетельствует о возможности эффективного местного применения данного препарата в терапии бактериального вагиноза наряду с другими топическими антибактериальными препаратами, такими как клиндамицин.

Следующая значимая группа возбудителей бактериального вагиноза включает микоплазм и уреа­плазм. В отношении данных возбудителей бета-лактамные антибиотики являются неэффективными, равно как и другие антибиотики, чей механизм действия включает в качестве мишени клеточную стенку. Микоплазма не имеет пептидогликана, вследствие чего устойчива к бета-лактамам, фосфомицину, гликопептидам, рифампину, полимиксинам, налидиксовой кислоте, сульфонамидам и триметоприму. В отношении хлорамфеникола исследования in vitro демонстрируют наличие активности против указанных возбудителей, что является дополнительным преимуществом местного применения данного препарата в гинекологии. В исследовании Wang N. (2020) была проведена оценка активности макролидов, фторхинолонов, тетрациклинов, хлорамфеникола и тиамфеникола в отношении изолятов Mycoplasma pneumoniae (n=110), Mycoplasma hominis (n=26) и Ureaplasma spр. (n=51). Результаты обнаружили высокий уровень резистентности M. pneumoniae (97,3%) к 14- и 15-членным макролидам; штаммов, устойчивых к тетрациклинам или хинолонам, не было выявлено. Значения МПК90тестируемых макролидов: ацетилмидекамицин (1 мг/л) < джозамицин (4 мг/л) < мидекамицин (8 мг/л) < азитромицин (16 мг/л) < эритромицин (> 128 мг/л). МПК90 для тиамфеникола и хлорамфеникола были одинаковыми (2 мг/л). 80,8% M. hominis 21 имели резистентность к фторхинолонам. МПК 14- и 15-членных макролидов были высокими в отношении всех изолятов (> 128 мг/л), для 16-членных макролидов величины МПК были значительно ниже (≤4 мг/л). Хлорамфеникол в отношении M. hominis продемонстрировал более низкое значение МПК90 (2 мг/л) в сравнении с тиамфениколом (4 мг/л). Все препараты тетрациклинового ряда обладали значительной активностью против M. hominis. Анализ Ureaplasma spр. обнаружил, что 13,7% изолятов были устойчивыми к хинолонам, всего 2,0% – к тетрациклину. Все изоляты были чувствительны к макролидам, значения MПК90: ацетилмидекамицин (0,25 мг/л) < джозамицин (0,5 мг/л) = мидекамицин < азитромицин (1 мг/л) = эритромицин. Хлорамфеникол продемонстрировал более низкую величину МПК90 (2 мг/л), чем тиамфеникол (4 мг/л). Результаты исследования обнаружили высокую активность in vitro для ацетилмидекамицина, хлорамфеникола и тиамфеникола [41].

Интересны данные о чувствительности микоплазм и уреаплазм, выделенных у беременных женщин, к такому распространенному антибиотику для местного применения в гинекологии, как клиндамицин. В исследовании Longdoh N. et al. (2018) изоляты U. urealyticum характеризовались абсолютной резистентностью к клиндамицину. Среди изолятов Mycoplasma hominis уровень чувствительности к клиндамицину составил 75%; абсолютная резистентность (100%) была отмечена в отношении макролидов (эритромицин, рокситромицин, кларитромицин), ципрофлоксацина и тетрациклина. В случае коинфекции U. urealyticum и M. hominis отмечалась устойчивость к клиндамицину, эритромицину, рокситромицину, ципрофлоксацину и кларитромицину [42].

Клиническая эффективность хлорамфеникола

Эффективность вагинального применения хлорамфеникола для терапии генитальных инфекций продемонстрирована в рамках исследования, оценивавшего клиническую эффективность комбинированного препарата, включавшего хлорамфеникол 200 мг. В исследование были включены 500 пациенток от 15 до 85 лет с генитальными инфекциями. Применение препарата привело к улучшению субъективной симптоматики у 98% пациенток, уменьшению лейкореи – у 95%. Излечение было достигнуто в большинстве случаев как острых, так и хронических цервико-вагинальных воспалительных состояний. Полученные результаты свидетельствовали об эффективности местного применения препарата при бактериальном вагините, трихомониазе и смешанном бактериально-микотическом вагините, при цервиците и воспалительных процессах в области малого таза [43].

Эффективность и безопасность применения топического хлорамфеникола как компонента комбинированного препарата Таржифорт (ОАО «Авексима», Россия) изучались в российском многоцентровом исследовании, включавшем 360 женщин в возрасте от 18 до 45 лет с диагнозом «острый вагинит», подтвержденным лабораторно [44]. Продолжительность терапии составила 10 дней. Результаты обнаружили, что эффективность российского препарата Таржифорт оказалась не ниже, чем у препарата Тержинан (Laboratoires Bouchara-Recordati, Франция). В частности, отсутствие боли отмечено как у 98,3% пациенток, получавших Таржифорт, так и пациенток, получавших Тержинан. Чувство жжения было устранено у 97,8% пациенток в обеих группах. Зуд более эффективно устранялся у пациенток, получавших Таржифорт (98,9% против 95,4%). Скорость исчезновения симптомов боли и жжения (4,3 и 4,8 дня) в группе Таржифорта статистически значимо превосходила таковую в группе Тержинана (5,6 и 5,8 дня).

Сравнительная эффективность клиндамицина и хлорамфеникола

Сравнение эффективности клиндамицина и хлорамфеникола было осуществлено в ряде клинических исследований, включавших системное назначение препаратов. Сравнительный анализ эффективности и безопасности системных клиндамицина и хлорамфеникола у пациенток с генитальным сепсисом или абсцессами малого таза (n=102, терапия – пенициллин или аналогичный антибиотик плюс аминогликозид, из них 53 дополнительно получили хлорамфеникол и 49 – клиндамицин) обнаружил аналогичные клинические результаты. У 8 (16%) из 49 пациенток, получавших клиндамицин, и у 3 (8%) из 52 пациенток, получавших хлорамфеникол, применение препарата было прекращено из-за побочных эффектов. По результатам исследования авторы сделали вывод об эквивалентной эффективности и безопасности клиндамицина и хлорамфеникола при терапии гинекологических инфекций [45].

Сравнительный анализ эффективности и безопасности хлорамфеникола, клиндамицина и тикарциллина представлен в работе Harding G.K. et al. (1980), демонстрирующей результаты проспективного рандомизированного сравнительного исследования, включавшего 175 пациенток с тяжелым смешанным аэробно-анаэробным интраабдоминальным или генитальным сепсисом. Было сформировано три группы терапии: хлорамфеникол+гентамицин, клиндамицин+гентамицин, тикарциллин+гентамицин. В случае внутрибрюшного сепсиса показатели излечения были следующими: 79% – для клиндамицина, 81% – для хлорамфеникола, 90% – для тикарциллина. В случае генитального сепсиса: 94% – для клиндамицина, 100% – для хлорамфеникола, 92% – для тикарциллина. Авторы сообщают об эквивалентной эффективности клиндамицина, хлорамфеникола и тикарциллина, использованных в комбинации с гентамицином, в терапии интраабдоминального или генитального сепсиса у женщин [46].

Оценка эффективности клиндамицина и хлорамфеникола с пенициллином в терапии пациенток с септическими абортами проводилась в рандомизированном двойном слепом исследовании, представленном Chow A.W. et al. (1977). Ответ на терапию клиндамицином или пенициллином с хлорамфениколом оценивали у 77 пациенток с септическими абортами. Индекс лихорадки и продолжительность госпитализации были одинаковыми для обеих групп терапии, серьезные осложнения значительно чаще отмечались в группе клиндамицина (p<0,05) [47].

Более полноценный анализ сравнительной эффективности комбинации хлорамфеникола с пенициллином с другими препаратами в терапии пациенток с септическими абортами представлен в систематическом обзоре, включавшем 3 рандомизированных клинических исследования (n=233). Результаты обзора свидетельствуют о том, что клиндамицин не имел существенных отличий от комбинации хлорамфеникол+пенициллин в отношении снижении температуры у женщин (среднее различие – 12,30, 95% ДИ 25,12–0,52; женщин 77; 1 исследование). Не было различий в продолжительности госпитализации между исследуемыми методиками терапии. Средняя продолжительность пребывания в стационаре для женщин в каждой группе составила 5 дней (0,00; 95% ДИ 0,54–0,54; женщин 77; 1 исследование). В одном исследовании оценивалась эффективность комбинации хлорамфеникол+пенициллин в сравнении с цефалотином и канамицином до и после дилатации и кюретажа. Полученные данные свидетельствуют о том, что эффект пенициллина с хлорамфениколом в отношении лихорадки не отличался от эффекта цефалотина в комбинации с канамицином (2,30; 95% ДИ 17,31–12,71; женщин 56; 1 исследование). Не было значимых различий между пенициллином и хлорамфениколом по сравнению с цефалотином и канамицином по результатам УЗИ во время антибиотикотерапии (1,00; 95% ДИ 13,84–11,84; женщин 56; 1 исследование 1) [48].

Профиль токсических реакций

Широкий спектр антибактериального действия хлорамфеникола, активность в отношении резистентных штаммов возбудителей как грамположительной, так и грамотрицательной микрофлоры делают его привлекательной альтернативой многим распространенным в клинической практике препаратам. Основной преградой на пути применения хлорамфеникола являются сомнения в отношении профиля безопасности, что особенно важно в случае применения препарата в гинекологической практике. Данный раздел приводит имеющиеся в настоящее время результаты клинических исследований, демонстрирующие частоту и риск развития различных побочных эффектов хлорамфеникола при системном и местных путях введения.

Системный хлорамфеникол

Высокий уровень проникновения хлорамфеникола при системном введении в абсолютное большинство органов и тканей, включая костный и головной мозг, имеет в своей основе физико-химические характеристики молекулы: липофильность, низкое количество доноров ОН и NH-связей (3), низкое число акцепторов N и ОН-связей (7), молекулярная масса 323,14 Да [49]. Концентрация обычного хлорамфеникола в тканях мозга и спинномозговой жидкости ниже в сравнении с плазмой, но может значительно повышаться на фоне длительного использования, что может приводить к развитию таких токсических реакций, как митохондриальные невропатии [50].

В случае большинства инфекций наиболее желательными являются пиковые концентрации хлорамфеникола от 10 до 20 мкг/мл (минимальные концентрации от 5 до 12,5 мкг/мл). Терапевтические концентрации зависят от чувствительности конкретного микроорганизма, а также от типа и тяжести инфекции. Концентрационнозависимые токсические реакции отмечаются, как правило, на фоне поддержания стабильных пиковых концентраций в сыворотке ≥25 мкг/мл [51]. Перечень токсических реакций, характерных для системного введения хлорамфеникола, включает реакции гематотоксичности, нейротоксичности, гастротоксичности и гиперчувствительности [52].

Согласно современным представлениям, токсичность хлорамфеникола, прежде всего в отношении костного мозга, имеет в своей основе воздействие на митохондрии: способность обратимо ингибировать синтез митохондриального белка и фермент феррохелатазу, необходимую для образования протогема. Гематотоксичность может быть минимизирована на фоне поддержания концентрации хлорамфеникола на уровне 15–25 мг/л [53]. Среди всех гематотоксических реакций наибольшую опасность представляет апластическая анемия. Частота ее развития составляет менее 0,01% [53], наиболее сильное цито- и генотоксическое действие (разрыв цепочек ДНК) оказывает такой метаболит, как нитрозохлорамфеникол [54]. Анализ влияния приема хлорамфеникола и воздействия других факторов на риск развития апластической анемии в популяции стран Латинской Америки продемонстрировал следующие результаты. Общая заболеваемость составила 1,6 случая на 1 млн в год. У лиц, использовавших хлорамфеникол в предыдущем году, скорректированное отношение рисков развития апластической анемии составило 8,7 (ДИ 0,87–87,93), при этом у лиц, получавших азитромицин, данный параметр был равен 11,02 (ДИ: 1,14–108,02), что свидетельствует о сравнительно низких показателях риска применения хлорамфеникола в отношении развития апластической анемии [55].

Следующий значимый побочный эффект – синдром «серого ребенка». Его возникновение у новорожденных обусловлено отсутствием реакции глюкуронидации (детоксикация фазы II) и недостаточной функциональной емкостью почек для выведения неконъюгированных лекарств, в итоге накопленные токсичные метаболиты хлорамфеникола вызывают синдром, характеризующийся гипотонией, цианозом, гипотермией, сердечно-сосудистым коллапсом, пепельно-серым цветом кожи и рвотой. Синдром «серого ребенка» проявляется, как правило, при приеме хлорамфеникола в дозах более 200 мг/сут [56].

Приведенный перечень побочных эффектов хлорамфеникола является достаточно серьезным. Тем не менее объективный сравнительный анализ различных антибиотиков, включая хлорамфеникол, свидетельствует об отсутствии статистически достоверной разницы в частоте развития побочных эффектов (ОР 0,80; 95% ДИ 0,62–1,02). Результаты получены в рамках систематического обзора и метаанализа 66 рандомизированных клинических исследований [57]. Единственная позиция, характеризовавшаяся значительно большим риском в случае приема хлорамфеникола, принадлежала анемии (ОР 2,80; 95% ДИ 1,65–4,75). В отношении нейтропении различий между хлорамфениколом и другими антибиотиками отмечено не было (ОР 1,36; 95% ДИ 0,88–2,11). Частота возникновения кожной сыпи также не имела отличий (ОР 0,85; 95% ДИ 0,57–1,26). Интересно отметить, что желудочно-кишечные побочные эффекты были значительно менее характерны для хлорамфеникола в сравнении с другими препаратами (ОР 0,67; 95% ДИ 0,46–0,99).

Указанные особенности токсического действия хлорамфеникола предполагают его невозможность применения при беременности. Тем не менее опубликованы данные, свидетельствующие о минимальных рисках системного применения хлорам­феникола при беременности. Масштабное исследование Czeizel A.E. et al. (2000) представляло парный анализ случаев с врожденными аномалиями и по­добранным контролем, выполненный на основе базы данных (Венгрия) за период 1980–1996 гг. (из 38 151 беременных женщин, родивших детей без каких-либо дефектов (контрольная группа), 51 (0,13%) получала хлорамфеникол per os, из 22 865 беременных женщин, чьи новорожденные или плоды имели врожденные аномалии, 52 (0,23%) получали per os хлорамфеникол во время беременности). Анализ пары «случай–контроль» не выявил тератогенного потенциала хлорамфеникола при применении в течение 2–3-го месяцев беременности в различных группах врожденных аномалий. Проведенный анализ случаев приема хлорамфеникола не выявил высоких отношений шансов ни для каких врожденных аномалий [58].

Топический хлорамфеникол

Местное применение хлорамфеникола активно используется в клинической практике в терапии офтальмологических, раневых и гинекологических инфекций. Применение хлорамфеникола в виде мази для лечения раневых инфекций характеризуется достаточно высоким профилем безопасности, что подтверждается данными систематического обзора Shen A.Y. et al. (2018), включившего данные MEDLINE, EMBASE и Cochrane Library. Результаты обзора позволили определить, что потенциальные побочные эффекты включали реакции замедленной гиперчувствительности и острый эзофагит, явлений апластической анемии не было отмечено [59].

Основной объем данных о безопасности топического хлорамфеникола получен в области офтальмологии. Во второй половине ХХ в. активно обсуждался вопрос системной токсичности при применении хлорамфеникола в форме глазных капель, прежде всего, возможность подавления функции костного мозга. В работе Walker S. et al. (1998) применялся метод высокоэффективной жидкостной хроматографии (предел минимального обнаружения – 1 мг/л) для определения уровня хлорамфеникола в сыворотке у пациентов (n=40), получавших хлорамфеникол в форме глазных капель (средняя доза спустя 1 неделю лечения – 8,0 мг, 2 недели – 15,3 мг). Результаты обнаружили, что при данном пути введения хлорамфеникол не смог создать достаточных для обнаружения концентраций в крови пациентов, что подтверждает отсутствие риска ингибирования костного мозга при местном применении данного препарата [60]. Приведенные данные поддерживаются более поздними исследованиями, в частности результатами рандомизированного двойного слепого плацебо контролируемого клинического исследования, в рамках которого 163 ребенка с конъюнктивитом получали хлорамфеникол в виде глазных капель и 163 – плацебо: распределение и характер побочных эффектов не имели значительных отличий между группами [61]. В работе McGhee C.N. et al., опубликованной в 1996 г., приведены данные о том, что в Великобритании в Комитет по безопасности лекарственных препаратов с 1966 г. поступило только 11 сообщений (нефатальных) о подозрении на гематологические проблемы, вызванные местным применением хлорамфеникола [62].

Наиболее грозное проявление гематотоксичности хлорамфеникола – апластическая анемия. Обсуждение риска возникновения данного побочного эффекта при местном использовании препарата в офтальмологии в 80-х гг. ХХ в. привело к публикации результатов масштабного проспективного исследования (случай–контроль, период 1980–1995 гг., 67,2 млн человеко-лет), обнаруживших, что частота апластической анемии среди людей, применявших хлорамфеникол (глазные капли и мази), составила 0,36 случая на 1 млн недель лечения против частоты 0,04 случая на 1 млн недель среди лиц, не использовавших препарат [63]. Анализ случаев идиосинкратических и дозозависимых гематотоксических реакций, включая апластическую анемию, был осуществлен в работе Walker S. et al. (1998). Результаты свидетельствовали об отсутствии связи приобретенной апластической анемии и топического хлорамфеникола (лекарственные формы в офтальмологии) [60].

Безопасность топического хлорамфеникола в офтальмологии у беременных подтверждается данными масштабного исследования Thomseth V. et al. (2015). Авторы провели общенациональное когортное исследование, включившее всех женщин, родивших живых детей в период с 1997 по 2011 гг. в Дании (n=966 372), из которых была отобрана популяция получавших, по крайней мере однократно, хлорамфеникол в форме глазных капель или глазной мази в течение первых 84 дней беременности. 6024 женщины подвергались воздействию местного хлорамфеникола в I триместре. Частота врожденных пороков развития составила 3,50% для детей женщин, получавших хлорамфеникол, и 3,49% для не подвергавшихся воздействию. В итоге был сделан вывод, что местное применение хлорамфеникола в I триместре беременности не имело связи с серьезными врожденными пороками развития (скорректированное отношение шансов 1,06; 95% ДИ: 0,91–1,22) или специфическими значительными пороками развития [64]. Подробные данные по влиянию хлорамфеникола на развитие отдельных пороков развития представлены в таблице 5.

91-1.jpg (372 KB)

Топическое применение хлорамфеникола в гинекологии характеризуется достаточно высоким профилем безопасности, что подтверждается данными исследований, включавшими в том числе беременных.

Оценка безопасности применения хлорамфеникола при интравагинальном введении у беременных была проведена Harauchi S. et al. (2017) [65]. Исследование включало 37 беременных женщин, получавших 100 мг трансвагинального хлорамфеникола 1 раз в день для терапии бактериального вагиноза. Концентрация хлорамфеникола в плазме варьировалась от 0,043 до 73,1 нг/мл (определение методом жидкостной хроматографии/тандемной масс-спектрометрии не ранее 2-го дня приема). По результатам анализа не было обнаружено корреляции между концентрацией хлорамфеникола в плазме женщин и фоновыми состояниями (число предыдущих родов, гестационный возраст при приеме препарата, клинические и лабораторные параметры), а также параметрами здоровья новорожденного (масса тела при рождении, балл по шкале Апгар, гестационный возраст во время рождения) [65].

Обсуждение

Большинство режимов ведения пациенток с бактериальными вагинитами включают в качестве препаратов выбора клиндамицин и метронидазол [66, 67]. Активность хлорамфеникола в отношении грамотрицательной и грамположительной микрофлоры не уступает указанным препаратам; в случае ряда резистентных возбудителей (MRSA) было отмечено превосходство хлорамфеникола [27]. Широкий спектр действия, низкие показатели резистентности разнообразной микрофлоры в отношении хлорамфеникола предполагают клиническую выгоду его применения. Сравнительный профиль безопасности хлорамфеникола свидетельствует о среднем риске побочных эффектов, сопоставимом в большинстве случаев с таковым для наиболее применяемых системных антибиотиков [57].

Анализируя побочные эффекты клиндамицина и метронидазола, можно отметить, что случаи их системного применения также включают гематологическую сферу: в случае клиндамицина возможно возникновение эозинофилии у 0,1–1% пациентов [68], а также DRESS-синдрома [69–71]; в случае метронидазола – у 0,1–1% пациентов может развиваться лейкопения, у 0,01–0,1% – нейтропения, тромбоцитопения, панцитопения, агранулоцитоз [72]. Результаты исследования Soule A.F. et al. (2018) свидетельствуют о развитии лейкопении у 41,2% пациентов, принимавших метронидазол каждые 8 ч [73]. При применении системного хлорамфеникола наиболее значимым побочным эффектом со стороны гематологической сферы является апластическая анемия, возникающая менее чем у 0,01% пациентов [52]. При топическом (интравагинальном) применении риск возникновения системных побочных эффектов зависит от величины системной абсорбции лекарственного препарата. В случае интравагинального введения клиндамицина и метронидазола ни гематотоксические, ни нейротоксические реакции (характерные для их системного применения) не встречаются в широкой клинической практике, несмотря на достаточно высокий уровень системной абсорбции данных антибиотиков. Интравагинальное применение клиндамицина приводит к системной абсорбции до 4,7% в случае крема [74], 30% – в случае овули [75]. Побочные эффекты при применении интравагинального клиндамицина развиваются у 12% [76]. Интравагинальное применение метронидазола характеризуется уровнем системной биодоступ­ности, равным в среднем 20% [77]. Результаты анализа системной биодоступности вводимого интравагинально хлорамфеникола обнаружили значение, близкое к нулевому [65]. Незначительное со­держание хлорамфеникола в плазме (0,043–73,1 нг/мл), обнаруженное в данном исследовании [65], указывает на огромное окно между концентрацией, характерной для интравагинального применения, и концентрацией, способной привести к развитию токсических реакций (≥25 мкг/мл) [51].

Выводы

Опубликованные данные эффективности хлорамфеникола в отношении широкого спектра возбудителей наряду с фармакокинетическими характеристиками, демонстрирующими абсолютно незначительный уровень системной абсорбции препарата при интравагинальном пути введения, делают возможным его применение в лечении бактериальных вагинитов, что расширяет арсенал доступных врачам-гинекологам фармакотерапевтических инструментов.

Лекарственным препаратом для топической терапии неспецифических вагинитов является Таржифорт: комплексное лекарственное средство, содержащее, кроме хлорамфеникола, также метронидазол, натамицин и гидрокортизон. Данные о практически нулевой системной биодоступности хлорамфеникола позволяют клиницисту обоснованно назначать Таржифорт как для лечения вагинитов различной этиологии, так и для профилактики инфекционно-воспалительных осложнений при гинекологических манипуляциях.

References

  1. Robertson J., Vlahović-Palčevski V., Iwamoto K., Högberg L.D., Godman B., Monnet D.L. et al. Variations in the consumption of antimicrobial medicines in the European Region, 2014–2018: findings and implications from ESAC-Net and WHO Europe. Front. Pharmacol. 2021; 12: 639207. https://dx.doi.org/10.3389/fphar.2021.639207.
  2. Klein E.Y., Milkowska-Shibata M., Tseng K.K., Sharland M., Gandra S., Pulcini C., Laxminarayan R. Assessment of WHO antibiotic consumption and access targets in 76 countries, 2000-15: an analysis of pharmaceutical sales data. Lancet Infect. Dis. 2021; 21(1): 107-15. https://dx.doi.org/10.1016/S1473-3099(20)30332-7.
  3. Langford B.J., So M., Raybardhan S., Leung V., Soucy J.R., Westwood D. et al. Antibiotic prescribing in patients with COVID-19: rapid review and meta-analysis. Clin. Microbiol. Infect. 2021; 27(4): 520-31. https://dx.doi.org/10.1016/j.cmi.2020.12.018.
  4. Al-Azzam S., Mhaidat N.M., Banat H.A., Alfaour M., Ahmad D.S., Muller A. et al. An assessment of the impact of coronavirus disease (COVID-19) pandemic on national antimicrobial consumption in Jordan. Antibiotics (Basel). 2021; 10(6): 690. https://dx.doi.org/10.3390/antibiotics10060690.
  5. Andrei S., Droc G., Stefan G. FDA approved antibacterial drugs: 2018-2019. Discoveries (Craiova). 2019; 7(4): e102. https://dx.doi.org/10.15190/d.2019.15.
  6. Kostopoulou O.N., Magoulas G.E., Papadopoulos G.E., Mouzaki A., Dinos G.P., Papaioannou D., Kalpaxis D.L. Synthesis and evaluation of chloramphenicol homodimers: molecular target, antimicrobial activity, and toxicity against human cells. PLoS One. 2015; 10(8): e0134526. https://dx.doi.org/10.1371/journal.pone.0134526
  7. Aronoff D.M. Mildred rebstock: profile of the medicinal chemist who synthesized chloramphenicol. Antimicrob. Agents Chemother. 2019; 63(6): e00648-19. https://dx.doi.org/10.1128/AAC.00648-19.
  8. https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/?term=%22Chloramphenicol%2Ftherapeutic%20use%22%5BMAJR%5D&timeline=expanded
  9. Nitzan O., Kennes Y., Colodner R., Saliba W., EdelsteinI H., Raz R., Chazan B. Chloramphenicol use and susceptibility patterns in Israel: a national survey. Isr. Med. Assoc. J. 2015; 17(1): 27-31.
  10. Morgan-Warren P.J., Morarji J.B. Trends in licence approvals for ophthalmic medicines in the United Kingdom. Eye (London). 2020; 34(10): 1856-65. https://dx.doi.org/10.1038/s41433-019-0758-7.
  11. Du H.C., John D.N., Walker R. An investigation of prescription and over-the-counter supply of ophthalmic chloramphenicol in Wales in the 5 years following reclassification. Int. J. Pharm. Pract. 2014; 22(1): 20-7. https://dx.doi.org/10.1111/ijpp.12033.
  12. Giarusso A. Indications for chloramphenicol in gynecology. Minerva Ginecol. 1952; 4(14): 90-1.
  13. Costa J.E., Guglielmone P.L. Chloramphenicol; its vaginal use in gynecological infections. Obstet. Ginecol. Lat. Am. 1954; 12(11-12): 565-70. (Spanish)
  14. Antonelli A. Chloramphenicol & tetracycline in gynecological infections. Dia Med. 1959; 31(19): 488-9. (Spanish).
  15. Schuppius A. Chloramphenicol therapy in gynecology. Ther. Ggw. 1958; 97(11): 445-7. (German).
  16. Dinos G.P., Athanassopoulos C.M., Missiri D.A., Giannopoulou P.C., Vlachogiannis I.A., Papadopoulos G.E. et al. Chloramphenicol derivatives as antibacterial and anticancer agents: historic problems and current solutions. Antibiotics (Basel). 2016; 5(2): 20. https://dx.doi.org/10.3390/antibiotics5020020.
  17. Polacek N., Gomez M.J., Ito K., Xiong L., Nakamura Y., Mankin A. The critical role of the universally conserved A2602 of 23S ribosomal RNA in the release of the nascent peptide during translation termination. Mol. Cell. 2003; 11(1):103-12. https://dx.doi.org/10.1016/s1097-2765(02)00825-0.
  18. Thompson J., O'Connor M., Mills J.A., Dahlberg A.E. The protein synthesis inhibitors, oxazolidinones and chloramphenicol, cause extensive translational inaccuracy in vivo. J. Mol. Biol. 2002; 322(2): 273-9. https://dx.doi.org/10.1016/s0022-2836(02)00784-2.
  19. Champney W.S. The other target for ribosomal antibiotics: inhibition of bacterial ribosomal subunit formation. Infect. Disord. Drug Targets. 2006; 6(4): 377-90. https://dx.doi.org/10.2174/187152606779025842.
  20. Siibak T., Peil L., Xiong L., Mankin A., Remme J., Tenson T. Erythromycin- and chloramphenicol-induced ribosomal assembly defects are secondary effects of protein synthesis inhibition. Antimicrob. Agents Chemother. 2009; 53(2):563-71. https://dx.doi.org/10.1128/AAC.00870-08.
  21. Joseph M.R., Al-Hakami A.M., Assiry M.M., Jamil A.S., Assiry A.M., Shaker M.A., Hamid M.E. In vitro anti-yeast activity of chloramphenicol: A preliminary report. J. Mycol. Med. 2015; 25(1): 17-22. https://dx.doi.org/10.1016/j.mycmed.2014.10.019.
  22. Ambrose P.J. Clinical pharmacokinetics of chloramphenicol and chloramphenicol succinate. Clin. Pharmacokinet. 1984; 9(3): 222-38. https://dx.doi.org/10.2165/00003088-198409030-00004.
  23. https://go.drugbank.com/drugs/DB00446.
  24. Nahata M.C., Powell D.A. Bioavailability and clearance of chloramphenicol after intravenous chloramphenicol succinate. Clin. Pharmacol. Ther. 1981; 30(3): 368-72. https://dx.doi.org/10.1038/clpt.1981.174.
  25. Sood S. Chloramphenicol – a potent armament against multi-drug resistant (MDR) gram negative bacilli? J. Clin. Diagn. Res. 2016; 10(2): DC01-3. https://dx.doi.org/10.7860/JCDR/2016/14989.7167.
  26. Cordero-Laurent E., Rodríguez C., Rodríguez-Cavallini E., Gamboa-Coronado M.M., Quesada-Gómez C. Resistance of bacteroides isolates recovered among clinical samples from a major Costa Rican hospital between 2000 and 2008 to ß-lactams, clindamycin, metronidazole, and chloramphenicol. Rev. Esp. Quimioter. 2012; 25(4): 261-5.
  27. Thomas R.K., Melton R., Asbell P.A. Antibiotic resistance among ocular pathogens: current trends from the ARMOR surveillance study (2009-2016). Clin. Optom. (Auckl). 2019; 11: 15-26. https://dx.doi.org/10.2147/OPTO.S189115.
  28. Croghan C., Lockington D. Management of MRSA-positive eye swabs and the potential advantages of chloramphenicol availability in the United Kingdom. Eye (Lond). 2018; 32(1): 157-9. https://dx.doi.org/10.1038/eye.2017.257.
  29. Fayyaz М., Ali Mirza I., Ahmed Z., Kępa M., Kubina R., Kabała-Dzik A. et al. In vitro susceptibility of chloramphenicol against methicillin-resistant staphylococcus aureus. J. Coll. Physicians Surg. Paki. 2013; 23(9): 637-40.
  30. Shanmuganathan V.A., Armstrong M., Buller A., Tullo A.B. External ocular infections due to methicillin-resistant Staphylococcus aureus (MRSA). Eye (Lond). 2005; 19(3): 284-91. https://dx.doi.org/10.1038/sj.eye.6701465.
  31. Mendes C.M.F., Sinto S.I.; Oplustil C.P.; ResistNet Brazil Group. In vitro susceptibility of gram-positive cocci isolated from skin and respiratory tract to azithromycin and twelve other antimicrobial agents. Braz. J. Infect. Dis. 2001; 5(5): 269-76. https://dx.doi.org/10.1590/S1413-86702001000500005.
  32. Иванчик Н.В., Сухорукова М.В., Чагарян А.Н., Дехнич А.В., Козлов Р.С. и др. Антибиотикорезистентность клинических штаммов Streptococcus pyogenes в России: результаты многоцентрового эпидемиологического исследования «ПеГАС 2014–2017». Клиническая микробиология и антимикробная химиотерапия. 2020; 22(1): 40-5. [Ivanchik N.V., Sukhorukova M.V., Chagaryan А.N., Dekhnich А.V., Kozlov R.S. et al. Antimicrobial resistance of clinical Streptococcus pyogenes isolates in Russia: the results of multicenter epidemiological study «PEHASus 2014–2017». Clinical Microbiology and Antimicrobial Chemotherapy. 2020; 22 (1): 40-5. doi:10.36488/cmac.2020.1.40-45.
  33. Chalita M.R., Höfling-Lima A.L., Paranhos A. Jr, Schor P., Belfort R. Jr. Shifting trends in in vitro antibiotic susceptibilities for common ocular isolates during a period of 15 years. Am. J. Ophthalmol. 2004; 137(1): 43-51. https://dx.doi.org/10.1016/s0002-9394(03)00905-x.
  34. Liaqat I., Sumbal F., Sabri A.N. Tetracycline and chloramphenicol efficiency against selected biofilm forming bacteria. Curr. Microbiol. 2009; 59(2): 212-20. https://dx.doi.org/10.1007/s00284-009-9424-9.
  35. Drago L. Chloramphenicol resurrected: A journey from antibiotic resistance in eye infections to biofilm and ocular microbiota. Microorganisms. 2019; 7(9): 278. https://dx.doi.org/10.3390/microorganisms7090278.
  36. Patil N., Mule P. Sensitivity pattern of salmonella typhi and paratyphi a isolates to chloramphenicol and other anti-typhoid drugs: An in Vitro Study. Infect. Drug Resist. 2019; 12: 3217-25. https://dx.doi.org/10.2147/IDR.S204618.
  37. Егорова С.А., Кулешов К.В., Кафтырева Л.А., Матвеева З.Н. Чувствительность к антибиотикам, механизмы резистентности и филогенетическая структура популяции S. Typhi, выделенных в 2005–2018 гг. в Российской Федерации. Инфекция и иммунитет. 2020; 10(1): 99-110. [Egorova S.A., Kuleshov K.V., Kaftyreva L.A., Matveeva Z.N. The antimicrobial susceptibility, resistance mechanisms and phylogenetic structure of S. Typhi isolated in 2005–2018 in the Russian Federation. Russian Journal of Infection and Immunity. 2020; 10(1): 99-110. (in Rossian))]. https://dx.doi.org/10.15789/10.15789/2220-7619-ASM-1171.
  38. Kharsany A.B., Hoosen A.A., Van den Ende J. Antimicrobial susceptibilities of Gardnerella vaginalis. Antimicrob. Agents Chemother. 1993; 37(12): 2733-5. https://dx.doi.org/10.1128/aac.37.12.2733.
  39. de Souza D.M.K., Diniz C.G., Filho D.S.C., Andrade de Oliveira L.M., Coelho D.M., Talha L.S. et al. Antimicrobial susceptibility and vaginolysin in Gardnerella vaginalis from healthy and bacterial vaginosis diagnosed women. J. Infect. Dev. Ctries. 2016; 10(9): 913-9. https://dx.doi.org/10.3855/jidc.7161.
  40. Ara N.N.R., Husain A., Akter N., Ahmed S. Detection and antibiotic sensitivity pattern of Gardnerella vaginalis isolated from bacterial vaginosis patients attending Chittagong Medical College Hospital. Chatt. Maa Shi. Hosp. Med. Coll. J. 2017; 16(1): 48-53. https://dx.doi.org/10.3329/cmoshmcj.v16i1.34987.
  41. Wang N., Zhou Y., Zhang H., Liu Y. In vitro activities of acetylmidecamycin and other antimicrobials against human macrolide-resistant Mycoplasma pneumoniae isolates. J. Antimicrob. Chemother. 2020; 75(6): 1513-7. https://dx.doi.org/10.1093/jac/dkaa027.
  42. Longdoh N., Gregory H.-E., Djeumako W., Nguedia A., Francois-Xavier M.-K., Tebit K. The occurrence and antimicrobial susceptibility patterns of mycoplasma hominis and Ureaplasma urealyticum in Pregnant Women in Three District Hospitals in Douala, Cameroon. J. Adv. Med. Med. Res. 2018; 27(11): 1-11. https://dx.doi.org/10.9734/JAMMR/2018/43356.
  43. Zanoschi C., Anton C., Anton E., Costăchescu G., Teleman S., Costăchescu G. et al. Cervugid ovules in cervico-vaginal infections and cervix uteri precancerous conditions treatment. Rev. Med. Chir. Soc. Med. Nat. Iasi. 2004; 108(3):628-34.
  44. Аполихина И.А., Саидова А.С., Куликов И.А., Баранов И.И. Применение нового комбинированного препарата для местного применения (метронидазол + хлорамфеникол + натамицин + гидрокортизона ацетат) для лечения вагинитов различной этиологии. Акушерство и гинекология. 2020; 7: 143-50. [Apolikhina I.A., Saidova A.S., Kulikov I.A., Baranov I.I. The use of a new topical combination drug (metronidazole + chloramphenicol + natamycin + hydrocortisone acetate) for the treatment of vaginitides of various etiologies. Akusherstvo i Ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2020; 7: 143-50. (in Russian). https://dx.doi.org/10.18565/aig.2020.7.143-150.
  45. Ledger W.J., Gee C.L., Lewis W.P., Bobitt J.R. Comparison of clindamycin and chloramphenicol in treatment of serious infections of the female genital tract. J. Infect. Dis. 1977; 135(Suppl.): S30-4. https://dx.doi.org/10.1093/infdis/135.supplement.s30.
  46. Harding G.K., Buckwold F.J., Ronald A.R., Marrie T.J., Brunton S., Koss J.C. et al. Prospective, randomized comparative study of clindamycin, chloramphenicol, and ticarcillin, each in combination with gentamicin, in therapy for intraabdominal and female genital tract sepsis. J. Infect. Dis. 1980; 142(3): 384-93. https://dx.doi.org/10.1093/infdis/142.3.384.
  47. Chow A.W., Marshall J.R., Guze L.B. A double-blind comparison of clindamycin with penicillin plus chloramphenicol in treatment of septic abortion. J. Infect. Dis. 1977; 135(Suppl.): S35-9. https://dx.doi.org/10.1093/infdis/135.supplement.s35.
  48. Udoh A., Effa E.E., Oduwole O., Okusanya B.O., Okafo O. Antibiotics for treating septic abortion. Cochrane Database Syst. Rev. 2016; (7): CD011528. https://dx.doi.org/10.1002/14651858.CD011528.pub2.
  49. Lipinski C.A., Lombardo F., Dominy B.W., Feeney P.J. Experimental and computational approaches to estimate solubility and permeability in drug discovery and development settings. Adv. Drug Deliv. Rev. 2001; 46(1-3): 3-26. https://dx.doi.org/10.1016/S0169-409X(00)00129-0.
  50. Wang M.Y., Sadum A.A. Drug-related mitochondrial optic neuropathies. J. Neuroophthalmol. 2013; 33(2): 172-8. https://dx.doi.org/10.1097/WNO.0b013e3182901969.
  51. Dajani A.S., Kauffman R.E. The renaissance of chloramphenicol. Pediatr. Clin. North Am. 1981; 28(1): 195-202. https://dx.doi.org/10.1016/s0031-3955(16)33970-0.
  52. https://www.drugs.com/sfx/chloramphenicol-side-effects.html#refs
  53. Wiest D.B., Cochran J.B., Tecklenburg F.W. Chloramphenicol toxicity revisited: a 12-year-old patient with a brain abscess. J. Pediatr. Pharmacol. Ther. 2012; 17(2): 182-8. https://dx.doi.org/10.5863/1551-6776-17.2.182.
  54. Ohnishi S., Murata M., Ida N., Oikawa S., Kawanishi S. Oxidative DNA damage induced by metabolites of chloramphenicol, an antibiotic drug. Free Radic. Res. 2015; 49(9): 1165-72. https://dx.doi.org/10.3109/10715762.2015.1050963.
  55. Maluf E., Hamerschlak N., Cavalcanti A.B., Júnior A.A., Eluf-Neto J., Falcão R.P. et al. Incidence and risk factors of aplastic anemia in Latin American countries: the LATIN case-control study. Haematologica. 2009; 94(9): 1220-6. https://dx.doi.org/10.3324/haematol.2008.002642.
  56. Cummings E.D., Kong E.L., Edens M.A. Gray Baby Syndrome. In: StatPearls [Internet]. Treasure Island (FL): StatPearls Publishing; 2021 Jan. Available at: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/books/NBK448133/
  57. Eliakim-Raz N., Lador A., Leibovici-Weissman Y., Elbaz M., Paul M., Leibovici L. Efficacy and safety of chloramphenicol: joining the revival of old antibiotics? Systematic review and meta-analysis of randomized controlled trials. J. Antimicrob. Chemother. 2015; 70(4): 979-96. https://dx.doi.org/10.1093/jac/dku530.
  58. Czeizel A.E., Rockenbauer M., Sørensen H.T., Olsen J. A population-based case-control teratologic study of oral chloramphenicol treatment during pregnancy. Eur. J. Epidemiol. 2000; 16(4): 323-7. https://dx.doi.org/10.1023/a:1007623408010.
  59. Shen A.Y., Haddad E.J., Hunter-Smith D.J., Rozen W.M. Efficacy and adverse effects of topical chloramphenicol ointment use for surgical wounds: a systematic review. A.N.Z. J. Surg. 2018; 88(12): 1243-6. https://dx.doi.org/10.1111/ans.14465.
  60. Walker S., Diaper C.J., Bowman R., Sweeney G., Seal D.V., Kirkness C.M. Lack of evidence for systemic toxicity following topical chloramphenicol use. Eye (Lond). 1998; 12(Pt. 5): 875-9. https://dx.doi.org/10.1038/eye.1998.221.
  61. Rose P.W., Harnden A., Brueggemann A.B., Perera R., Sheikh A., Crook D., Mant D. Chloramphenicol treatment for acute infective conjunctivitis in children in primary care: a randomised double-blind placebo-controlled trial. Lancet. 2005; 366(9479): 37-43. https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(05)66709-8.
  62. McGhee C.N., Anastas C.N. Widespread ocular use of topical chloramphenicol: is there justifiable concern regarding idiosyncratic aplastic anaemia? Br. J. Ophthalmol. 1996; 80(2): 182-4. https://dx.doi.org/10.1136/bjo.80.2.182.
  63. Laporte J.R., Vidal X., Ballarín E., Ibáñez L. Possible association between ocular chloramphenicol and aplastic anaemia--the absolute risk is very low. Br. J. Clin. Pharmacol. 1998; 46(2): 181-4. https://dx.doi.org/10.1046/j.1365-2125.1998.00773.x.
  64. Thomseth V., Cejvanovic V., Jimenez-Solem E., Petersen K.M., Poulsen H.E., Andersen J.T. Exposure to topical chloramphenicol during pregnancy and the risk of congenital malformations: a Danish nationwide cohort study. Acta Ophthalmol. 2015; 93(7): 651-3. https://dx.doi.org/10.1111/aos.12737.
  65. Harauchi S., Osawa T., Kubono N., Itoh H., Naito T., Kawakami J. Transfer of vaginal chloramphenicol to circulating blood in pregnant women and its relationship with their maternal background and neonatal health. J. Infect. Chemother. 2017; 23(7): 446-51. https://dx.doi.org/10.1016/j.jiac.2017.03.015.
  66. Muzny C.A., Kardas P. A narrative review of current challenges in the diagnosis and management of bacterial vaginosis. Sex. Transm. Dis. 2020; 47(7): 441-6. https://dx.doi.org/10.1097/OLQ.0000000000001178.
  67. Пустотина О.А. Бактериальный вагиноз: патогенез, диагностика, лечение и профилактика. Акушерство и гинекология. 2018; 3: 150-6. [Pustotina O.A. Bacterial vaginosis: pathogenesis, diagnosis, treatment, and prevention. Akusherstvo i Ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2018; (3): 150-6. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2018.3.150-156.
  68. https://www.drugs.com/sfx/clindamycin-side-effects.html#professional
  69. Quidley A.M., Bookstaver P.B., Gainey A.B., Gainey M.D. Fatal clindamycin-induced drug rash with eosinophilia and systemic symptoms (DRESS) syndrome. Pharmacotherapy. 2012; 32(12): e387-92. https://dx.doi.org/10.1002/phar.1142.
  70. Tian D., Mohan R.J., Stallings G. Drug rash with eosinophilia and systemic symptoms syndrome associated with clindamycin. Am. J. Med. 2010; 123(11): e7-8. https://dx.doi.org/10.1016/j.amjmed.2010.04.004.
  71. Karakayalı B., Yazar A.S., Çakir D., Cetemen A., Kariminikoo M., Deliloglu B. et al. Drug reaction with Eosinophilia and systemic symptoms (DRESS) syndrome associated with cefotaxime and clindamycin use in a 6 year-old boy: a case report. Pan. Afr. Med. J. 2017; 28: 218. https://dx.doi.org/10.11604/pamj.2017.28.218.10828.
  72. https://www.drugs.com/sfx/metronidazole-side-effects.html#professional
  73. Soule A.F., Green S.B., Blanchette L.M. Clinical efficacy of 12-h metronidazole dosing regimens in patients with anaerobic or mixed anaerobic infections. Ther. Adv. Infect. Dis. 2018; 5(3): 57-62. https://dx.doi.org/10.1177/2049936118766462.
  74. Borin M.T., Powley G.W., Tackwell K.R., Batts D.H. Absorption of clindamycin after intravaginal application of clindamycin phosphate 2% cream. J. Antimicrob. Chemother. 1995; 35(6): 833-41. https://dx.doi.org/10.1093/jac/35.6.833.
  75. Borin M.T., Ryan K.K., Hopkins N.K. Systemic absorption of clindamycin after intravaginal administration of clindamycin phosphate ovule or cream. J. Clin. Pharmacol. 1999; 39(8): 805-10. https://dx.doi.org/10.1177/00912709922008461.
  76. Fischbach F., Petersen E.E., Weissenbacher E.R., Martius J., Hosmann J., Mayer H. Efficacy of clindamycin vaginal cream versus oral metronidazole in the treatment of bacterial vaginosis. Obstet. Gynecol. 1993; 82(3): 405-10.
  77. Alper M.M., Barwin B.N., McLean W.M., McGilveray I.J., Sved S. Systemic absorption of metronidazole by the vaginal route. Obstet. Gynecol. 1985; 65(6): 781-4.

Received 01.11.2021

Accepted 09.11.2021

About the Authors

Sergey K. Zyryanov, Dr. Med. Sci., Professor, Head of the Department of General and Clinical Pharmacology, RUDN University, 117198, Russia, Moscow,
Miklukho-Maklay str., 6; Deputy Chief Physician, City Clinical Hospital No. 24 of the Moscow Healthcare Department,
127015, Russia, Moscow, Pistsovaya str., 10, +7(495)787-38-03, zyryanov_sk@rudn.university, http://orcid.org/0000-0002-6348-6867
Olga I. Butranova, PhD, Associate Professor of the Department of General and Clinical Pharmacology of the Medical Institute, RUDN University,
117198, Russia, Moscow, Miklukho-Maklay str., 6, +7(903)376-71-40, butranova-oi@rudn.ru, http://orcid.org/0000-0001-7729-2169
Mikhail S. Chenkurov, graduate student of the Department of General and Clinical Pharmacology of the Medical Institute, RUDN University,
117198, Russia, Moscow, Miklukho-Maklay str., 6, mishach06@hotmail.com, http://orcid.org/0000-0002-8739-2363

Authors’ contributions: Zyryanov S.K. – editing of publication materials; Butranova O.I. – review of literature sources, writing the article; Chenkurov M.S. – review of literature sources.
Conflicts of interest: The authors declare that there are no conflicts of interest.
Finding: There is no funding for this work.
For citation: Zyryanov S.K., Butranova O.I., Chenkurov M.S.
Chloramphenicol: new possibilities of the old drug.
Akusherstvo i Ginekologiya/ Obstetrics and Gynecology. 2021; 11: 81-94 (in Russian)
https://dx.doi.org/10.18565/aig.2021.11.81-94

Similar Articles

By continuing to use our site, you consent to the processing of cookies that ensure the proper functioning of the site.