Relationship between lipid metabolism and insulin resistance in gestational diabetes mellitus

Afonina V.A., Batrak N.V., Malyshkina A.I., Sotnikova N.Yu.

1) V.N. Gorodkov Ivanovo Research Institute of Maternity and Childhood, Ministry of Health of Russia, Ivanovo, Russia; 2) Ivanovo State Medical Academy, Ministry of Health of Russia, Ivanovo, Russia
Gestational diabetes mellitus (GDM) that currently has an increasingly pronounced tendency to increase is an urgent problem in modern health care. GDM is a risk factor for the development of chronic metabolic diseases and cardiovascular pathology in mothers and their offspring, and it is a cause of adverse perinatal outcomes and neonatal mortality. There are more and more data on the molecular mechanisms of GDM in world literature; however, most of them remain unsystematized. In this connection, the investigators analyzed Russian and foreign literature on the problem of lipid metabolism in GDM and studied a number of molecular and cellular determinants of insulin resistance in pregnancy, which are associated with lipid metabolism disorders, as well as the role of free fatty acids in the development of lipid metabolism disorders. This review presents the relationship between the formed insulin resistance in GDM and free fatty acids, as well as regulators of adipogenesis, such as PPARγ, FABP4, FAS, and Pref-1. There was a correlation of changes in the indices among themselves, as well as with pregnancy outcomes in experimental models.
Conclusion: Despite an abundance of information on this topic, the relationship between adipogenesis and insulin resistance has not been fully explored. There is a need for further investigation of PPARγ, FABP4, FAS, and Pref-1 as possible practically applicable molecular and cellular biomarkers for GDM and long-term consequences in the woman and fetus.

Keywords

gestational diabetes mellitus
insulin resistance
free fatty acids

В течение последних 50 лет в литературе сообщается о всемирной тенденции к росту частоты ожирения как у женщин, так и у мужчин [1]. У женщин рост ожирения ведет к увеличению гестационного сахарного диабета (ГСД).

Признание сахарного диабета, осложняющего беременность, датируется 1873 г. В последующем неблагоприятное влияние беременности на углеводный обмен было описано в Бельгии в 1946 г. Тогда Hoet сообщил о том, что гибель плода может произойти еще до того, как у женщины появляются симптомы диабета. Впоследствии, в 1959 г., в Италии были опубликованы данные о связи материнского преддиабета с макросомией плода. Два года спустя O’Sullivan описал ГСД как «незаподозренный и бессимптомный» диабет, возникающий во время беременности [2]. В то время сообщалось, что частота ГСД составляет 1 из 116, тогда как в настоящее время в некоторых странах заболеваемость ГСД составляет 17,8–41,9% [3–5].

На сегодняшний день известно отрицательное влияние ГСД на течение беременности, состояние плода и новорожденного. У женщин с ГСД повышен риск развития преэклампсии, преждевременных родов, многоводия, макросомии плода, дистоции плечиков, что, в свою очередь, приводит к высокой частоте родоразрешения таких женщин путем операции кесарева сечения, госпитализации новорожденных в отделение интенсивной терапии, неонатального респираторного дистресс-синдрома, гипогликемии и гипербилирубинемии у новорожденного. Также увеличивается риск мертворождения. Помимо рисков, связанных с беременностью, женщины с диагнозом гестационного диабета подвержены повышенному риску развития сахарного диабета 2 типа (СД2) в более позднем возрасте [2, 6–9].

Большая роль в развитии ГСД отводится нарушению углеводного обмена. Однако при беременности отмечаются и изменения липидного метаболизма, которые оказывают непосредственное влияние на формирование инсулинорезистентности как основного звена в патогенезе ГСД.

Резистентность к инсулину имеет большое клиническое значение, поскольку она тесно связана с рядом заболеваний, включая СД2, гипертоническую болезнь, дислипидемию, нарушения свертывания крови и фибринолиза. Все эти расстройства являются независимыми факторами риска сердечно-сосудистых заболеваний. Причиной инсулинорезистентности также могут быть повышенные уровни свободных жирных кислот (СЖК) в плазме крови у пациентов с ожирением и СД2 [10].

Известно, что повышенные уровни СЖК в плазме крови снижают усвоение глюкозы и синтез гликогена и стимулируют глюконеогенез печени у здоровых людей, а также при диабете и ожирении [11]. Вызванное СЖК нарушение чувствительности к инсулину наблюдается как при нормогликемии, так и при гипергликемии [12]. Было показано, что ночное снижение СЖК улучшает чувствительность к инсулину (оцениваемую с помощью гиперинсулинемического эугликемического клэмпа) и уменьшает гиперинсулинемию, характерную для людей с ожирением, нарушенной толерантностью к глюкозе и диабетом [12].

Однако механизмы формирования инсулинорезистентности за счет СЖК недостаточно изучены. Возможна их потенциальная роль в формировании данного состояния за счет образования липидных метаболитов (диацилглицерина), провоспалительных цитокинов (TNF-α, IL-1β, IL-6, MCP1) и клеточного стресса в результате их метаболизма [10].

В процессе метаболизма на клеточном уровне СЖК связываются с рецепторами клеточной мембраны семейства GPR (рецептор, связанный с G-белком, также известный как рецептор СЖК – FFA1) в адипоцитах, головном мозге, β-клетках поджелудочной железы, иммунных клетках. Существует еще один мембранный рецептор, связывающий СЖК, – белок транслоказы жирных кислот CD36. Он экспрессируется на миоцитах, макрофагах, эндотелиальных клетках, тромбоцитах и энтероцитах. Внутри клетки СЖК преобразуются в триацилглицерин для хранения или подвергаются β-окислению, чтобы использоваться митохондриями в качестве энергии. Повышенные уровни СЖК ухудшают конверсию триацилглицерина и β-окисление, образуя токсичные липиды (диацилглицерин и керамиды), которые вызывают окислительный стресс и стресс эндоплазматического ретикулума, дисфункцию митохондрий и образование активных форм кислорода [13], вызывая воспаление, главным образом в скелетных мышцах и адипоцитах, а также в β-клетках [12].

Керамиды и диацилглицерин связаны с активацией TNF-α и многих связанных со стрессом киназ, таких как NFk-β, Р38мапкиназа, JNK (N-концевые киназы c-Jun), протеинкиназа-C в скелетных мышцах. Эти ферменты нарушают сигнальный путь инсулина, индуцируя фосфорилирование серина/треонина IRS1 (субстрат 1 рецептора инсулина). Таким образом, нарушается активация сигнального каскада инсулина, поглощение глюкозы и ее метаболизм. Активные формы азота также нарушают работу IRS1 [12].

Внутри клетки СЖК связывают PPAR (рецепторы, активируемые пролифератором пероксисом), которые являются активируемыми лигандами – факторами ядерной транскрипции. Они регулируют поглощение, хранение и окисление СЖК, поэтому косвенно регулируют гомеостаз глюкозы. Таким образом, PPAR-γ играет решающую роль как связующее звено между метаболизмом жирных кислот и уменьшением воспаления.

Насыщенные жирные кислоты активируют toll-подобный рецептор-4 (TLR-4), сигнальный путь которого стимулирует каскад провоспалительных цитокинов (IL-1β, IL-6, TNF-α). Кроме того, насыщенные жирные кислоты вызывают митохондриальную дисфункцию во многих тканях, изменяя их баланс Ca2+, а также стимулируют инфильтрацию макрофагов в β-клетках поджелудочной железы. Напротив, некоторые полиненасыщенные жирные кислоты ингибируют эти процессы [14].

Другим возможным механизмом нарушения секреции инсулина является снижение рецепторов СЖК в β-клетке, как это наблюдается на животных моделях с гиперлипидемией до развития диабета [15]. Таким образом, избыток СЖК вызывает резистентность к инсулину и дисфункцию β-клеток многими механизмами, включая токсический ингибирующий эффект, который в конечном итоге вызывает апоптоз β-клеток [12].

Другими негативными эффектами высоких концентраций СЖК являются стимуляция липопротеинов очень низкой плотности и секреция хиломикронов, потенциальных атерогенных частиц липопротеинов [16]. Кроме того, повышенные концентрации СЖК в плазме крови могут ингибировать секрецию GLP-1 (глюкагоноподобного пептида-1) и/или его инсулинотропное действие.

Известно, что уровни СЖК в плазме крови выше у женщин с ГСД. Причина повышения уровня СЖК в плазме крови при ГСД по сравнению с нормальной беременностью до конца не выяснена. Основная роль в формировании инсулинорезистентности также отводится увеличению содержания СЖК, что приводит к внутриклеточному накоплению диацилглицерина, который активирует каскад протеинкиназы С, вызывающий снижение фосфорилирования тирозина IRS-1. Этот путь индуцирует активацию PI 3-киназы, важного фермента для стимулированного инсулином поглощения глюкозы [17]. Другая гипотеза заключается в том, что у здоровых беременных женщин на 14–17-й неделях беременности наблюдается резкое повышение уровня СЖК из-за резистентности к инсулину и снижения окисления глюкозы [17]. Неизвестны механизмы развития ГСД в I триместре беременности. Предполагается влияние повышенного уровня СЖК, а также продукция плацентой таких молекул, как TNF-α, резистин и лептин [17]. Исследования на животных показали, что инфузия СЖК беременным кроликам вызывает инсулинорезистентность, в то время как снижение уровня СЖК оказывает противоположный эффект [17].

Содержание СЖК при беременности не является константой. Процесс гестации характеризуются низкой их концентрацией в III триместре беременности и высокой во II триместре, что объясняется характером резистентности к инсулину, возникающей во время беременности. Резистентность к инсулину достигает своего пика во II триместре (24–28 недель беременности) вследствие гормонально-плацентарных механизмов, включая увеличение плацентарного лактогена в качестве основного фактора резистентности к инсулину [17]. Снижение концентрации СЖК в III триместре также отражает снижение резистентности к инсулину и в следствие снижения плацентарных гормонов [17].

Одним из показателей, участвующим в метаболизме липидов, как уже упоминалось, является PPAR-γ. PPAR представляет собой подсемейство факторов транскрипции, состоящее из трех изотипов: PPAR-α (NR1C1), PPAR-β/δ (NR1C2) и PPAR-γ (NR1C3). PPAR вовлечены в регуляцию большого количества генов, которые регулируют энергетический гомеостаз, метаболизм триглицеридов, глюкозы и липопротеинов, липогенез, поглощение, окисление, хранение и экспорт жирных кислот, пролиферацию клеток, воспаление и функцию сосудистой ткани [18–21]. PPAR-γ преимущественно экспрессируется в жировой ткани, где он играет важную роль в регуляции дифференцировки, выживаемости и функционировании адипоцитов, чувствительности клеток к инсулину, липогенезе, накоплении липидов, метаболизме глюкозы и регуляции транскрипции ряда генов, участвующих в этих метаболических процессах [18, 22]. У людей экспрессируются три его изоформы: PPAR-γ1, PPAR-γ2 и PPAR-γ4. PPAR-γ1 главным образом в бурой и белой жировой ткани, но в небольшом количестве встречается в других тканях, где он выполняет специфические для клеток функции. В физиологических условиях более длинная изоформа PPAR-γ2 ограничена только бурой и белой жировой тканью, но его экспрессия наблюдается и в печени, и в скелетных мышцах в ответ на избыточное потребление калорий. Наименее изученный PPAR-γ4 экспрессируется в макрофагах и жировой ткани [18, 23].

PPAR-γ ​​является первичным регулятором адипогенеза – процесса, посредством которого преадипоциты дифференцируются в полностью зрелые адипоциты [18, 24, 25]. Преадипоциты подвергаются остановке роста, инициируют накопление триглицеридов и принимают морфологические и биохимические характеристики зрелых адипоцитов, становясь участниками гормоночувствительных метаболических процессов: липогенеза, липолиза и метаболизма глюкозы [18, 19, 26]. PPAR-γ также участвует в регуляции липогенеза, регуляции чувствительности к инсулину, выживания и функции адипоцитов [18, 19, 22, 24, 26]. Активация PPAR-γ в жировой ткани приводит к индукции ряда генов, белковые продукты которых опосредуют клеточный катаболизм триглицеридов и поглощение жирных кислот, внутриклеточный транспорт и хранение, адипогенез, липогенез и окисление жирных кислот, а также метаболизм глюкозы. Другие исследования показывают, что жировая ткань является основным медиатором действия PPAR-γ на чувствительность к инсулину [18, 26]. Было доказано, что экспрессия PPAR-γ эффективно снижает повышенные уровни СЖК в плазме, улучшает чрезмерное накопление липидов в периферических инсулинзависимых тканях, нивелирует гиперинсулинемию и инсулинорезистентность, а также модулирует экспрессию адипокинов и воспалительных цитокинов [18, 19, 26].

Перенос жирных кислот через плаценту от матери к плоду имеет решающее значение для адекватного его развития. Еще в 2007 г. на экспериментальной модели доказали, что PPAR-γ может изменять поглощение жирных кислот плацентой за счет увеличения экспрессии транспортных белков. Позднее на микроворсинчатых и базальных мембранах плаценты человека также был идентифицирован ряд подобных переносчиков (FABP, FATP и CD36). Было показано, что увеличение активности PPAR-γ увеличивает поглощение и накопление жирных кислот в клетках трофобласта человека путем регулирования экспрессии белков, связывающих жирные кислоты (FABP). В свою очередь, окисленные ЛПНП, способны активировать PPAR-γ в клетках цитотрофобласта и даже ингибировать инвазию трофобласта. Таким образом, PPAR-γ влияет на поглощение жирных кислот и дифференцировку трофобласта для обеспечения адекватной плацентации [27].

Другим маркером, регулирующим транспорт жирных кислот, является FABP4.

На сегодняшний день у млекопитающих идентифицировано по крайней мере девять различных его изоформ. Они экспрессируются в тканях, участвующих в активном метаболизме липидов: L-FABP/FABP1 в печени, I-FABP/FABP2 в кишечнике, H-FABP/FABP3 в сердце, A-FABP/FABP4/aP2 в адипоцитах, E-FABP/FABP5 в эпидермисе, Il-FABP/FABP6 в подвздошной кишке, B-FABP/FABP7 в головном мозге, M-FABP/FABP8 в миелине, T-FABP/FABP9 в тестикулах. Существуют различия между изоформами в аффинности связывания и селективности лиганда из-за структурных различий.FABP могут обратимо связываться с гидрофобными лигандами, такими как насыщенные и ненасыщенные жирные кислоты, эйкозаноиды, и их количество в клетках пропорционально скорости метаболизма жирных кислот [28].

Принято считать, что FABP облегчают транспорт жирных кислот к специфическим органеллам клетки для окисления липидов в митохондрии или пероксисоме; участвует влипид-опосредованной регуляции транскрипции в ядре; обеспечиваетпередачу сигналов, транспорт и мембранный синтез в эндоплазматическом ретикулумеи регулирование активности и накопления ферментов в цитоплазме.FABP также участвуют в превращении жирных кислот в эйкозаноиды и стабилизации лейкотриена [28].

FABP4, также известный как FABP адипоцитов (A-FABP), был впервые обнаружен в жировой ткани и зрелых адипоцитах [28]. Этот белок также был назван адипоцитом P2, поскольку существует высокое сходство последовательности с белком миелина P2 [28]. FABP4 экспрессируется в адипоцитах и ​​состоит примерно из 1% всех растворимых белков в жировой ткани. Экспрессия FABP4 активно индуцируется во время дифференцировки адипоцитов и контролируется PPAR-γ, жирными кислотами, дексаметазоном и инсулином [28].

Механизм работы FABP4 активно изучался на мышах. Мыши с дефицитом FABP4 отличались избыточной массой тела и инсулинорезистентностью. Влияние FABP4 на чувствительность к инсулину у худых мышей обнаружено не было [28]. Предполагалось, что FABP4 активирует гормончувствительную липазу в адипоцитах, регулируя липолиз. Нокдаун гена FABP4 посредством РНК-интерференции у мышей с ожирением увеличивал массу тела за счет жировой ткани без значительных изменений гомеостаза глюкозы и липидов. Снижение FABP4 в адипоцитах компенсируется FABP5 [28].

Как было упомянуто выше, экспрессия FABP4 контролируется PPAR-γ, что обуславливает участие FABP4 в патогенезе ожирения и инсулинорезистентности посредством ингибирования PPAR-γ [29, 30].FABP4 запускает протеосомную деградацию PPAR-γ, который является критическим регулятором адипогенеза и чувствительности к инсулину. Важно отметить, что в проведенных ранее исследованиях преадипоциты и макрофаги мыши с нулевым FABP4 сочетаются с повышенной экспрессией PPAR-γ, а рост FABP4 в макрофагах снижает увеличенную экспрессию PPAR-γ.Преадипоциты демонстрируют усиление адипогенеза, что указывает на то, что FABP4 регулирует адипогенез путем подавления PPAR-γ [31].

Согласно проведенным ранее исследованиям, уровень FABP4 был выше, а уровень PPAR-γ был ниже в висцеральном жире человека и эпидидимальной жировой ткани у мышей по сравнению с их подкожным жиром. Кроме того, уровень FABP4 был выше в жировой ткани у пациентов с диабетом, страдающих ожирением, по сравнению со здоровыми людьми.Подавление PPAR-γ с помощью FABP4 в висцеральном жире может объяснить роль FABP4 в развитии заболеваний, связанных с ожирением, включая инсулинорезистентность, диабет и атеросклероз [31].

Известно, что FABP4 и лептин участвуют в патофизиологии ГСД и его отдаленных послеродовых осложнениях. Плацентарное и неплацентарное происхождение этих адипокинов, вероятно, способствует инсулинорезистентности и дисфункции β-клеток [32].

Недавние исследования показали, что сывороточные концентрации FABP4 были значительно увеличены у женщин с диагнозом ГСД по сравнению с контрольной группой [33, 34]. Zhang et al. обнаружили, что концентрации инсулина и FABP4 натощак были значительно выше в группе с ГСД по сравнению с женщинами с нормальной толерантностью к глюкозе во II и III триместрах беременности. Более того, у женщин с ГСД наблюдалось значительное повышение уровня FABP4 во II триместре беременности [33]. Концентрация материнского FABP4 повышалась в I триместре у женщин, у которых позже развился ГСД [33, 34].

Имеются исследования, согласно которым высокий уровень циркулирующего FABP4 в материнской сыворотке беременных женщин с ГСД вызван дополнительным высвобождением его из плаценты и адипоцитов, потому как экспрессия мРНК FABP4 в плаценте и децидуальной оболочке беременных с ГСД выше, чем в других органах [35]. Исследователи считают, что циркулирующий FABP4 связан с липолизом и может усугублять инсулинорезистентность по сравнению с физиологической чувствительностью к инсулину во время беременности. Кроме того, повышенное содержание плацентарных гормонов в сыворотке крови при ГСД способен увеличивать экспрессию мРНК FABP4 в адипоцитах, что может сыграть решающую роль в развитии инсулинорезистентности и СД2 в последующем [35].

Уровни FABP4 в сыворотке также были связаны с избыточной массой тела у пациентов с ГСД. В проведенном исследовании Ning et al. пришли к выводу, что сывороточный FABP4 может быть потенциальным биомаркером в диагностике ГСД, и связан с избыточным весом, инсулинорезистентностью и TNF-α у пациентов с ГСД [36].

В проведенном Kimber-Trojnar et al. исследовании было достоверно установлено, что уровни FABP4 в сыворотке крови были значительно выше в группе с ГСД в раннем послеродовом периоде по сравнению со здоровыми матерями и женщинами с чрезмерным увеличением веса во время беременности [37].

Основываясь на полученных результатах, можно говорить о том, что повышенные концентрации циркулирующего FABP4 могут сохраняться у пациентов с ГСД после родов и могут способствовать увеличению риска развития СД2 и метаболического синдрома. С другой стороны, оценка FABP4 может использоваться в качестве прогностического маркера для матерей с акушерским анамнезом, отягощенным ГСД [37].

Также существует исследование, в котором анализировали частоту развития СД2, индекс массы тела и уровень FABP4 в сыворотке крови у женщин с ГСД спустя шесть лет после родов. Повышенный уровень FABP4 в сыворотке, высокий индекс массы тела положительно коррелировали и частотой развития СД2 после перенесенного ГСД [38].

Синтаза жирных кислот (FAS) также может быть задействована в формировании инсулинорезистентности [39]. Она представляет собой гомодимерный фермент, который содержит несколько каталитических доменов, работающих в циклической петле с образованием пальмитата [40]. FAS катализирует эндогенный синтез de novo насыщенных жирных кислот из простых молекулярных предшественников (ацил-КоА и малонил-КоА) [39].

FAS преимущественно регулируется белками, связывающими регуляторный элемент стерола (SREBP), из которых существует 3 изоформы: SREBP1a, SREBP1c и SREBP2. В то время как SREBP1 в большей степени связан с транскрипцией генов синтеза жирных кислот, а SREBP2 – с генами, участвующими в метаболизме холестерина, они оба активируются одним и тем же сигналом – снижением холестерина, что говорит о связи между синтезом жирных кислот и синтезом холестерина [39].

Был проведен ряд опытов, в ходе которых стало известно, что при диабете наблюдается повышенная экспрессия гена FAS и активность ферментов, а также 10-кратное увеличение FAS-опосредованного липогенеза в печени. И, наоборот, у мышей, получавших пищу с высоким содержанием фруктозы, снижалось накопление липидов и окисление жирных кислот в печени. Поскольку FAS регулируется инсулином, глюкагоном, глюкозой и жирами, считается, что этот растворимый цитоплазматический белок играет важную роль в патогенезе заболеваний, связанных с гипергликемией [39].

Недавно FAS был также идентифицирован в кровотоке пациентов с различными онкологическими процессами, инсулинорезистентностью, ожирением [39]. Установлена роль тканевых FAS в метаболизме сложных насыщенных липидов, триглицеридов, липопротеинов очень низкой плотности и липопротеинов низкой плотности [39, 40].

Свободно циркулирующий в крови FAS коррелирует со стенозом сонной артерии у пациентов с диабетом, он присутствует и биохимически активен во фракциях сыворотки без липопротеинов высокой плотности. Каротидная бляшка, выделенная от пациентов с диабетом, демонстрирует различное содержание FAS.

Известна положительная корреляция между активностью свободной формы FAS и уровнем глюкозы в сыворотке. Ее активность повышена в сыворотке у пациентов с диабетом и может быть отражением инсулинорезистентности у данных пациентов [39].

Одно из недавних исследований продемонстрировало, что делеция FAS в макрофагах предотвращает вызванную диетой резистентность к инсулину. Реакция на инсулин и метаболический стресс в условиях диабета может влиять на активность FAS и гомеостаз холестерина [41].

Группой ученых также было проведено исследование, направленное на изучение динамики FAS и PPAR-γ в плаценте беременных женщин, страдающих ГСД. В ходе исследования было установлено, что экспрессия плацентарного FAS была значительно выше, тогда как PPAR-γ были ниже у женщин с ГСД по сравнению с нормально развивающейся беременностью [42].

Фактор преадипоцитов 1 (Pref-1) также может играть потенциальную роль в формировании инсулинорезистентности у женщин с ГСД. Он представляет собой трансмембранный белок, и может быть представлен циркулирующей формой, которая также известна как фетальный антиген 1 (FA1) [43].

В жировой ткани Pref-1 специфически экспрессируется в преадипоцитах, но не в адипоцитах, и поэтому используется в качестве маркера преадипоцитов [44–46]. У взрослых людей Pref-1 в значительных количествах обнаружен в преадипоцитах, в клетках поджелудочной железы, тимуса, над­почечников, гипофиза, стромальных клетках. Pref-1 широко экспрессируется в развивающихся эмбриональных тканях языка, легких, печени, позвонков, скелетных мышц, нервной трубки, поджелудочной железы, плаценты и клетках яичников, но экс­прессия быстро снижается после рождения. Pref-1 также обнаруживается в некоторых опухолях и линиях опухолевых клеток нейроэндокринного происхождения. Повышенные уровни циркулирующего Pref-1 обнаруживаются в материнской сыворотке в концентрациях, которые коррелируют с количеством плодов у грызунов.

Кроме того, было показано, что Pref-1 влияет на множественные процессы дифференцировки, включая адипогенез, хондрогенез, остеобластогенез, кроветворение, дифференцировку надпочечников и нейроэндокринных клеток, а также дифференцировку В-клеток. В целом Pref-1 может действовать как растворимый фактор, поддерживая пролиферирующие клетки в недифференцированном состоянии во время развития [45].

Pref-1 более изучен на экспериментальных моделях. Известно, что мыши с дефицитом Pref-1 отличаются выраженным ожирением и задержкой роста.Сверхэкспрессия Pref-1 у мышей способствует липодистрофическому фенотипу и инсулинорезистентности за счет снижения поглощения глюкозы в скелетных мышцах и нарушения передачи сигналов инсулина в скелетных мышцах [43, 47].

Существуют исследования, описывающие связь повышенных концентраций Pref-1 в сыворотке крови у людей с ожирением и СД2.

Было проведено исследование, описывающее Pref-1 у женщин с ГСД, в ходе которого было установлено, что сывороточные показатели Pref-1 у женщин с ГСД и у женщин с нормально протекающей беременностью не имеют существенных различий. Однако показатели Pref-1 положительно коррелировали с уровнем триглицеридов, креатинина и сроком беременности [48].

Заключение

Таким образом, роль нарушений липидного обмена в патогенезе ГСД является бесспорной, но остается до конца не изученной. Формирующиеся дефекты метаболизма требуют проведения более углубленных исследований с целью своевременной диагностики и профилактики гестационных осложнений и развития акушерской и перинатальной патологии.

References

  1. NCD Risk Factor Collaboration (NCD-RisC) Worldwide trends in body-mass index, underweight, overweight, and obesity from 1975 to 2016: A pooled analysis of 2416 population-based measurement studies in 128.9 million children, adolescents, and adults. Lancet. 2017; 390(10113): 2627-42.https://dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(17)32129-3.
  2. Lende M., Rijhsinghani A. Gestational diabetes: overview with emphasis on medical management. Int. J. Environ. Res. Public Health. 2020; 17(24): 9573. https://dx.doi.org/10.3390/ijerph17249573.
  3. Mishra S., Rao C.R., Shetty A. Trends in the diagnosis of gestational diabetes mellitus. Scientifica (Cairo). 2016; 2016: 5489015.https://dx.doi.org/10.1155/2016/5489015.
  4. Yadav S.B., Gopalakrishnan V., Kapoor D., Bhatia E., Singh R., Pradeep Y. et al. Evaluation of the prevalence of gestational diabetes mellitus in North Indians using the International Association of Diabetes and Pregnancy Study groups (IADPSG) criteria. J. Postgrad. Med. 2015; 61(3): 155-8.https://dx.doi.org/10.4103/0022-3859.159306.
  5. Абрамова М.Е., Ходжаева З.С., Горина К.А., Муминова К.Т., Горюнов К.В., Рагозин А.К., Силачев Д.Н. Гестационный сахарный диабет: скрининг и диагностические критерии в ранние сроки беременности. Акушерство и гинекология. 2021; 5: 25-32. [Abramova M.E., Khodzhaeva Z.S., Gorina K.A., Muminova K.T., Goryunov K.V., Ragozin A.K., Silachev D.N. Gestational diabetes mellitus: screening and diagnostic criteria in early pregnancy. Akusherstvo i ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2021; 5: 25-32 (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2021.5.25-32.
  6. Малышкина А.И., Батрак Н.В. Особенности гестационного периода и перинатальные исходы у женщин с гестационным сахарным диабетом. Вестник Ивановской медицинской академии. 2014; 19(1): 27-9. [Malyshkina A.I., Batrak N.V. Features of the gestational period and perinatal outcomes in women with gestational diabetes mellitus. Vestnik Ivanovskoj medicinskoj akademii/Bulletin of the Ivanovo Medical Academy. 2014; 19(1): 27-9 (in Russian)].
  7. Ходжаева З.С., Снеткова Н.В., Клименченко Н.И., Абрамова М.Е., Дегтярева Е.И., Донников А.Е. Клинико-молекулярно-генетические детерминанты формирования гестационного сахарного диабета. Акушерство и гинекология. 2019; 4: 18-24. [Khodzhaeva Z.S., Snetkova N.V., Klimenchenko N.I., Abramova M.E., Degtyareva E.I., Donnikov A.E. Clinical, molecular and genetic determinants of the formation of gestational diabetes mellitus. Akusherstvo i ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2019; 4: 18-24 (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2019.4.18-24.
  8. Матейкович Е.А. Неблагоприятные исходы беременности и гестационный сахарный диабет: от исследования HAPO к современным данным. Акушерство и гинекология. 2021; 2: 13-20. [Mateikovich E.A. Adverse pregnancy outcomes and gestational diabetes: from the HAPO study to current data. Akusherstvo i ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2021; 2: 13-20(in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2021.2.13-20.
  9. Мирошник Е.В., Рюмина И.И., Зубков В.В. Влияние сахарного диабета матери на здоровье новорожденного. Акушерство и гинекология. 2016; 9: 45-9. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2016.9.45-9. [Miroshnik E.V., Ryumina I.I., Zubkov V.V. Impact of maternal diabetes mellitus on neonatal health. Akusherstvo i ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2016; 9: 45-9 (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2016.9.45-9
  10. Boden G. Obesity, insulin resistance and free fatty acids. Curr. Opin. Endocrinol. Diabetes Obes. 2011; 18(2): 139-43. https://dx.doi.org/10.1097/MED.0b013e3283444b09.
  11. Gastaldelli A., Gaggini M., DeFronzo R.A. Role of adipose tissue insulin resistance in the natural history of type 2 diabetes: results from the San Antonio Metabolism Study. Diabetes. 2017; 66(4): 815-22. https://dx.doi.org/10.2337/db16-1167.
  12. Chueire V.B., Muscelli E. Effect of free fatty acids on insulin secretion, insulin sensitivity and incretin effect – a narrative review. Arch. Endocrinol. Metab. 2021; 65(1): 24-31. https://dx.doi.org/10.20945/2359-3997000000313.
  13. Capurso C., Capurso A. From excess adiposity to insulin resistance: the role of free fatty acids. Vascul. Pharmacol. 2012; 57(2-4): 91-7.https://dx.doi.org/10.1016/j.vph.2012.05.003.
  14. Soboczak A.I.S., Blindauer C.A., Stewart A.J. Changes in plasma free fatty acids associated with type-2 diabetes. Nutrients. 2019; 11(9): 2022.https://dx.doi.org/10.3390/nu11092022.
  15. Abaraviciene S.M., Muhammed S.J., Amisten S., Lundquist I., Salehi A. GPR40 protein levels are crucial to the regulation of stimulated hormone secretion in pancreatic islets. Lessons from spontaneous obesity-prone and non-obese type 2 diabetes in rats. Mol. Cell. Endocrinol. 2013; 381(1-2): 150-9.https://dx.doi.org/10.1016/j.mce.2013.07.025.
  16. Xiao C., Dash S., Morgantini C., Lewis G.F. New and emerging regulators of intestinal lipoprotein secretion. Atherosclerosis. 2014; 233(2): 608-15.https://dx.doi.org/10.1016/j.atherosclerosis.2013.12.047.
  17. Villafan-Bernal J.R., Acevedo-Alba M., Reyes-Pavon R., Diaz-Parra G.A., Lip-Sosa D.L., Vazquez-Delfin H.I. et al. Plasma levels of free fatty acids in women with gestational diabetes and its intrinsic and extrinsic determinants: systematic review and meta-analysis. J. Diabetes Res. 2019; 2019: 7098470. https://dx.doi.org/10.1155/2019/7098470.
  18. Han L., Shen W.J., Bittner S., Kraemer F.B., Azhar S. PPARs: regulators of metabolism and as therapeutic targets in cardiovascular disease. Part II: PPAR-β/δ and PPAR-γ. Future Cardiol. 2017; 13(3): 279-96. https://dx.doi.org/10.2217/fca-2017-0019.
  19. Zhang K., Yuan Q., Xie J., Yuan L., Wang Y. PPAR-γ activation increases insulin secretion independent of CASK in INS-1 cells. Acta Biochim. Biophys. Sin. (Shanghai). 2019; 51(7): 715-22. https://dx.doi.org/10.1093/abbs/gmz052.
  20. Shao X., Wang M., Wei X., Deng S., Fu N., Peng Q. et al. Peroxisome proliferator-activated receptor-γ: master regulator of adipogenesis and obesity. Curr. Stem Cell Res. Ther. 2016; 11(3): 282-9. https://dx.doi.org/10.2174/1574888x10666150528144905.
  21. Fantacuzzi M., De Filippis B., Amoroso R., Giampietro L. PPAR ligands containing stilbene scaffold. Mini Rev. Med. Chem. 2019; 19(19): 1599-610.https://dx.doi.org/10.2174/1389557519666190603085026.
  22. Ahmadian М., Jae Suh М., Hah N., Liddle C., Atkins A.R., Downes M., Evans R.M. PPAR-γ signaling and metabolism: the good, the bad and the future. Nat. Med. 2013; 19(5): 557-66. https://dx.doi.org/10.1038/nm.3159.
  23. Usuda D., Kanda T. Peroxisome proliferator-activated receptors for hypertension. World J. Cardiol. 2014; 6(8): 744-54. https://dx.doi.org/10.4330/wjc.v6.i8.744.
  24. Lefterova M.I., Haakonsson A.K., Lazar M.A., Mandrup S. PPARγ and the global map of adipogenesis and beyond. Trends Endocrinol. Metab. 2014; 25(6): 293-302. https://dx.doi.org/10.1016/j.tem.2014.04.001.
  25. Li Y., Jin D., Xie W., Wen L., Chen W., Xu J. et al. PPAR-γ and Wnt regulate the differentiation of MSCs into adipocytes and osteoblasts respectively. Curr. Stem Cell Res. Ther. 2018; 13(3): 185-92. https://dx.doi.org/10.2174/1574888X12666171012141908.
  26. Janani C., Ranjitha Kumari B.D. PPAR gamma gene – a review. Diabetes Metab. Syndr. 2015; 9(1): 46-50. https://dx.doi.org/10.1016/j.dsx.2014.09.015.
  27. Kadam L., Kohan-Ghadr H.R., Drewlo S. The balancing act – PPAR-γ's roles at the maternal-fetal interface. Syst. Biol. Reprod. Med. 2015; 61(2): 65-71. https://dx.doi.org/10.3109/19396368.2014.991881.
  28. Furuhashi M., Saitoh S., Shimamoto K., Miura T. Fatty Acid-Binding Protein 4 (FABP4): pathophysiological insights and potent clinical biomarker of metabolic and cardiovascular diseases. Clin. Med. Insights Cardiol. 2015; 8(Suppl. 3): 23-33. https://dx.doi.org/10.4137/CMC.S17067.
  29. Trojnar M., Patro-Małysza J., Kimber-Trojnar Ż., Leszczyńska-Gorzelak B., Mosiewicz J. Associations between Fatty Acid-Binding Protein 4 – a proinflammatory adipokine and insulin resistance, gestational and type 2 diabetes mellitus. Cells. 2019; 8(3): 227. https://dx.doi.org/10.3390/cells8030227.
  30. Cabia B., Andrade S., Carreira M.C., Casanueva F.F., Crujeiras A.B. A role for novel adipose tissue-secreted factors in obesity-related carcinogenesis. Obes. Rev. 2016; 17(4): 361-76. https://dx.doi.org/10.1111/obr.12377.
  31. Garin-Shkolnik T., Rudich A., Hotamisligil G.S., Rubinstein M. FABP4 attenuates PPARγ and adipogenesis and is inversely correlated with PPARγ in adipose tissues. Diabetes. 2014; 63(3): 900-11. https://dx.doi.org/10.2337/db13-0436.
  32. Fasshauer M., Blüher M., Stumvoll M. Adipokines in gestational diabetes. Lancet Diabetes Endocrinol. 2014; 2: 488-99. https://dx.doi.org/10.1016/S2213-8587(13)70176-1.
  33. Zhang Y., Zhang H.H., Lu J.H., Zheng S.Y., Long T., Li Y.T. et al. Changes in serum adipocyte fatty acid-binding protein in women with gestational diabetes mellitus and normal pregnant women during mid- and late pregnancy. J. Diabetes Investig. 2016; 7(5): 797-804. https://dx.doi.org/10.1111/jdi.12484.
  34. Ortega-Senovilla H., Schaefer-Graf U., Meitzner K., Abou-Dakn M., Graf K., Kintscher U., Herrera E. Gestational diabetes mellitus causes changes in the concentrations of adipocyte fatty acid-binding protein and other adipocytokines in cord blood. Diabetes Care. 2011; 34(9): 2061-6. https://dx.doi.org/10.2337/dc11-0715.
  35. Li L., Lee S.J., Kook S.Y., Ahn T.G., Lee J.Y., Hwang J.Y. Serum from pregnant women with gestational diabetes mellitus increases the expression of FABP4 mRNA in primary subcutaneous human pre-adipocytes. Obstet. Gynecol. Sci. 2017; 60(3): 274-82. https://dx.doi.org/10.5468/ogs.2017.60.3.274.
  36. Ning H., Tao H., Weng Z., Zhao X. Plasma fatty acid-binding protein 4 (FABP4) as a novel biomarker to predict gestational diabetes mellitus. Acta Diabetol. 2016; 53(6): 891-8. https:/dx./doi.org/10.1007/s00592-016-0867-8.
  37. Kimber-Trojnar Ż., Patro-Małysza J., Trojnar M., Skórzyńska-Dziduszko K.E., Bartosiewicz J., Oleszczuk J., Leszczyńska-Gorzelak B. Fatty Acid-Binding Protein 4-An "Inauspicious" adipokine-in serum and urine of post-partum women with excessive gestational weight gain and gestational diabetes mellitus. J. Clin. Med. 2018; 7(12): 505. https://dx.doi.org/10.3390/jcm7120505.
  38. Svensson H., Wetterling L., Andersson-Hall U., Jennische E., Edén S., Holmäng A., Lönn M. Adipose tissue and body composition in women six years after gestational diabetes: factors associated with development of type 2 diabetes. Adipocyte. 2018; 7(4): 229-37.https://dx.doi.org/10.1080/21623945.2018.1521230.
  39. De Silva G.S., Desai K., Darwech M., Naim U., Jin X., Adak S. et al. Circulating serum fatty acid synthase is elevated in patients with diabetes and carotid artery stenosis and is LDL-associated. Atherosclerosis. 2019; 287: 38-45.https://dx.doi.org/10.1016/j.atherosclerosis.2019.05.016.
  40. Carroll R.G., Zasłona Z., Galván-Peña S., Koppe E.L., Sévin D.C., Angiari S. et al. An unexpected link between fatty acid synthase and cholesterol synthesis in proinflammatory macrophage activation. J. Biol. Chem. 2018; 293(15): 5509-21. https://dx.doi.org/10.1074/jbc.RA118.001921.
  41. Wei X., Song H., Yin L., Rizzo M.G., Sidhu R., Covey D.F. et al. Fatty acid synthesis configures the plasma membrane for inflammation in diabetes. Nature. 2016; 539(7628): 294-8. https://dx.doi.org/10.1038/nature20117.
  42. Balachandiran M., Bobby Z., Dorairajan G., Jacob S.E., Gladwin V., Vinayagam V., Packirisamy R.M. Placental accumulation of triacylglycerols in gestational diabetes mellitus and its association with altered fetal growth are related to the differential expressions of proteins of lipid metabolism. Exp. Clin. Endocrinol. Diabetes. 2021; 129(11): 803-12. https://dx.doi.org/10.1055/a-1017-3182.
  43. Nicholson T., Church C., Baker D.J., Jones S.W. The role of adipokines in skeletal muscle inflammation and insulin sensitivity. J. Inflamm. (London). 2018; 15: 9. https://dx.doi.org/10.1186/s12950-018-0185-8.
  44. Vanella L., Sodhi K., Kim D.H., Puri N., Maheshwari M., Hinds T.D. et al. Increased heme-oxygenase 1 expression in mesenchymal stem cell-derived adipocytes decreases differentiation and lipid accumulation via upregulation of the canonical Wnt signaling cascade. Stem Cell Res. Ther. 2013; 4(2): 28. https://dx.doi.org/10.1186/scrt176.
  45. Hudak C.S., Gulyaeva O., Wang Y., Park S.M., Lee L., Kang C., Sul H.S. Pref-1 marks very early mesenchymal precursors required for adipose tissue development and expansion. Cell Rep. 2014; 8(3): 678-87. https://dx.doi.org/10.1016/j.celrep.2014.06.060.
  46. Hudak C.S., Sul H.S. Pref-1, a gatekeeper of adipogenesis. Front. Endocrinol. (Lausanne). 2013; 4: 79. https://dx.doi.org/10.3389/fendo.2013.00079.
  47. Wang Y.T., Chiang H.H., Huang Y.S., Hsu C.L., Yang P.J., Juan H.F., Yang W.S. A link between adipogenesis and innate immunity: RNase-L promotes 3T3-L1 adipogenesis by destabilizing Pref-1 mRNA. Cell Death Dis. 2016; 7(11): e2458. https://dx.doi.org/10.1038/cddis.2016.323.
  48. Wurst U., Ebert T., Kralisch S., Stumvoll M., Fasshauer M. Serum levels of the adipokine Pref-1 in gestational diabetes mellitus. Cytokine. 2015; 71(2): 161-4. https://dx.doi.org/10.1016/j.cyto.2014.10.015.
  49. 3T3-L1 adipogenesis by destabilizing Pref-1 mRNA. Cell Death Dis. 2016; 7(11): e2458. https://doi:10.1038/cddis.2016.323
  50. Wurst U., Ebert T., Kralisch S., Stumvoll M., Fasshauer M. Serum levels of the adipokine Pref-1 in gestational diabetes mellitus. Cytokine. 2015; 71(2): 161-4. https://doi:10.1016/j.cyto.2014.10.015

Received 30.03.2022

Accepted 08.07.2022

About the Authors

Victoria A. Afonina, Postgraduate Student at the Department of Obstetrics and Gynecology, Neonatology, Anesthesiology and Resuscitation, V.N. Gorodkov Ivanovo Research Institute of Motherhood and Childhood, Ministry of Health of the Russian Federation, +7(963)151-59-58, ezhevika23023@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-3145-5679, 153045, Russia, Ivanovo, Pobedy str., 20.
Natalia V. Batrak, PhD, Associate Professor at the Department of Obstetrics and Gynecology, Medical Genetics, Ivanovo State Medical Academy, Ministry of Health
of the Russian Federation, +7(962)160-01-33, batrakn@inbox.ru, https://orcid.org/0000-0002-5230-9961, 153012, Russia, Ivanovo, Sheremetyevsky Ave., 8.
Anna I. Malyshkina, Dr. Med. Sci., Professor, Director, V.N. Gorodkov Ivanovo Research Institute of Motherhood and Childhood of the Ministry of Health of the Russian Federation, 153045, Russia, Ivanovo, Pobedy str., 20; Head of the Department of Obstetrics and Gynecology, Medical Genetics, Ivanovo State Medical Academy,
Ministry of Health of the Russian Federation, 153012, Russia, Ivanovo, Sheremetyevsky Ave., 8, ivniimid@inbox.ru, https://orcid.org/0000-0002-1145-0563
Natalia Yu. Sotnikova, Dr. Med. Sci., Professor, Honored Doctor of the Russian Federation, Head of the Laboratory of Clinical Immunology, V.N. Gorodkov Ivanovo Research Institute of Motherhood and Childhood, Ministry of Health of the Russian Federation, 153045, Russia, Ivanovo, Pobedy str., 20; Professor at the Department of Pathophysiology and Immunology, Ivanovo State Medical Academy, Ministry of Health of the Russian Federation, 153012, Russia, Ivanovo, Sheremetyevsky Ave., 8,
ivniimid@inbox.ru, https://orcid.org/0000-0002-0608-0692

Authors' contributions: Afonina V.A., Batrak N.V., Malyshkina A.I., Sotnikova N.Yu. – review of publications on the topic of the article, analysis of the findings, writing the text of the manuscript.
Conflicts of interest: The authors declare that there are no possible conflicts of interest.
Funding: The investigation has not been sponsored.
For citation: Afonina V.A., Batrak N.V., Malyshkina A.I., Sotnikova N.Yu. Relationship between lipid metabolism and insulin resistance in gestational diabetes mellitus.
Akusherstvo i Ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2022; 7: 13-20 (in Russian)
https://dx.doi.org/10.18565/aig.2022.7.13-20

Similar Articles

By continuing to use our site, you consent to the processing of cookies that ensure the proper functioning of the site.