The role of vitamin D and omega-3 polyunsaturated fatty acid deficiencies in the pathogenesis of polycystic ovary syndrome

Abashova E.I., Yarmolinskaya M.I.

1) D.O. Ott Research Institute of Obstetrics, Gynecology, and Reproductology, Saint Petersburg, Russia; 2) I.I. Mechnikov North-Western State Medical University; Ministry of Health of Russia, Saint Petersburg, Russia
Polycystic ovary syndrome (PCOS) occurs in every 5 reproductive-aged women. Women with PCOS are frequently found to have carbohydrate metabolism disorders, overweight, and obesity. The pathogenesis of PCOS is associated with both insulin resistance and a proinflammatory state, oxidative stress, which support the development of metabolic disorders. The role of micronutrients in both the correction of inflammation and oxidative stress and the processes of steroidogenesis, epigenetic regulation, lipid metabolism, and glucose and insulin transport is known. Widespread deficiencies of vitamin D and omega-3 polyunsaturated fatty acids (PUFAs) are the most common conditions associated with the insufficient intake of these micronutrients in the population. Correction of deficiency conditions with the use of vitamins and dietary supplements in women with PCOS is reflected in numerous new studies investigating the benefits of these treatments.
This review summarizes the latest data of randomized controlled trials, meta-analyses, and systematic reviews that analyze the efficacy of vitamin D and omega-3 PUFAs in the treatment of PCOS.
Conclusion: Using the drugs that affect steroidogenesis, insulin resistance, and lipid metabolism and correcting inflammation and oxidative stress in combination with basic treatment and therapeutic lifestyle changes can prevent adverse reproductive and metabolic outcomes in women with PCOS. The data of the presented studies suggest that the use of vitamin D and omega-3 PUFAs may be a useful adjunctive treatment for PCOS.

Authors’ contributions: Abashova E.I. – writing the text; Yarmolinskaya M.I. – editing.
Conflicts of interest: The authors declare that there are no conflicts of interest.
Funding: The article has been prepared for publication as part of the fundamental scientific topic – the State Assignment of the Ministry of Science and Higher Education of the Russian Federation "Strategy for maintaining the health of women with gynecological and endocrine diseases in different age periods: a pathogenetic rationale for medical rehabilitation and development new area of organ-sparing surgical interventions” under No. 1021062812154-3-3.2.2.
For citation: Abashova E.I., Yarmolinskaya M.I. The role of vitamin D and omega-3 polyunsaturated fatty acid deficiencies in the pathogenesis of polycystic ovary syndrome.
Akusherstvo i Ginekologiya/Obstetrics and Gynecology. 2023; 1: 101-108 (in Russian)
https://dx.doi.org/10.18565/aig.2023.11

Keywords

polycystic ovary syndrome
PCOS
phenotype
vitamin D
omega-3 polyunsaturated fatty acids
glucose intolerance
insulin resistance
hyperandrogenism
soluble receptor for advanced glycation end products
sRAGE

В популяции синдром поликистозных яичников (СПЯ) выявляют у 8–20% женщин репродуктивного возраста. Диагностируют СПЯ на основании Роттердамских критериев ASRM/ESHRE (2003), к которым относят: гиперандрогению (клиническую и/или биохимическую), олиго- и/или ановуляцию, поликистозную морфологию яичников по данным ультразвукового исследования. Согласно международным (International PCOS Network (2018)) и российским клиническим рекомендациям (2021), сочетание двух или более признаков из трех основных критериев диагностики данного заболевания определяет фенотип СПЯ [1, 2]. Принято считать, что у женщин с СПЯ часто встречаются ожирение, избыточная масса тела, сахарный диабет, нарушение толерантности к глюкозе. Резистентность к инсулину играет важную роль в патогенезе СПЯ. Согласно российским и международным клиническим рекомендациям, всем пациенткам с СПЯ следует выполнять обследование, направленное на выявление метаболических нарушений, а также определять факторы риска развития сахарного диабета, сердечно-сосудистых заболеваний [2]. Исследование гликемического статуса, липидного профиля, выявление артериальной гипертензии, висцерального или абдоминального ожирения позволяют своевременно диагностировать метаболический синдром у пациенток с СПЯ [3]. Персонифицированный подход к обследованию женщин репродуктивного возраста, учитывающий фенотип СПЯ, является определяющим в выборе стратегии лечения данных пациентов [4]. Основной из рекомендуемых стратегий лечения СПЯ, представленных в российских клинических рекомендациях и международных руководствах, является терапевтическая многокомпонентная модификация образа жизни, включающая рациональное сбалансированное питание, дозированную физическую нагрузку. Кроме того, в Кохрейновском обзоре (2019) было показано, что некоторые из репродуктивных, метаболических и психологических особенностей СПЯ могут быть обратимы при изменении образа жизни [5].

Метаболические изменения и нарушения углеводного обмена часто ассоциированы с дефицитом или недостаточным содержанием в организме женщины витамина D, полиненасыщенных жирных кислот (ПНЖК) омега-3, инозитола и др. Дефицит витамина D и омега-3 ПНЖК является наиболее распространенным состоянием, связанным с недостаточным потреблением данных микронутриентов в популяции. Дефицит и недостаточность витамина D являются глобальной проблемой современного здравоохранения. У более чем миллиарда взрослых и детей во всем мире выявляется низкое содержание витамина D [6]. Проведенные исследования по изучению частоты встречаемости в Российской Федерации дефицита и недостаточности витамина D продемонстрировали, что в сыворотке крови у 70–95% взрослых определяются сниженные уровни витамина D [7, 8].

Глобальное исследование омега-3 жирных кислот (докозагексаеновой кислоты (ДГК, или DHA) и эйкозапентаеновой кислоты (ЭПК, или EPA)) в крови здоровых взрослых продемонстрировало, что 80% людей во всем мире имеют низкий уровень омега-3 кислот [9]. Недавнее российское исследование также выявило высокую распространенность дефицита омега-3 жирных кислот во всех возрастных группах. Дефицит омега-3 ПНЖК был обнаружен у 75,4% обследованных пациентов в Российской Федерации [10]. Известно, что микронутриенты и биологически активные вещества могут участвовать в процессах стероидогенеза, метаболизме липидов, транспорте глюкозы, инсулина, эпигенетической регуляции, модифицируя воспалительные и антиоксидантные процессы у женщин с СПЯ. Более широкое использование витаминов и пищевых добавок у женщин с СПЯ привело к быстрому росту числа новых исследований, изучающих преимущества данных методов лечения. В представленном обзоре мы стремились обобщить и оценить последние данные рандомизированных контролируемых исследований и систематических обзоров или метаанализов в отношении эффективности приема витамина D и омега-3 ПНЖК в лечении СПЯ. Коррекция дефицита микронутриентов является важным дополнительным методом в комплексной стратегии данного заболевания. Своевременная коррекция метаболических изменений, нарушений углеводного обмена, избыточной массы тела и ожирения является долгосрочной тактикой ведения пациенток с СПЯ.

Витамин D и синдром поликистозных яичников

Витамин D, синтезируемый под действием ультрафиолетовых лучей в коже и поступающий из пищи, относится к жирорастворимым витаминам. Две формы витамина D: витамин D3 (холекаль­циферол) и D2 (эргокальциферол) являются био­логически инертными. В печени обе формы пре­образуются в результате гидроксилирования в 25(ОН)D3 или 25(ОН)D2 – суммарно обозначаемые как 25-гидроксивитамин D [25(OH)D] или кальцидиол. Основная часть циркулирующего витамина D представлена кальцидиолом (25(OH)D) и отражает общие запасы данного витамина в организме человека. Кроме того, 25-гидроксивитамин D [25(OH)D] является субстратом для преобразования в активную форму – кальцитриол (1,25(ОН)2D) под действием фермента 25(ОН)D1-альфа-гидроксилазы. Именно 1,25-дигидроксивитамин D [1,25(OH)2D] относится к физиологически активному D-гормону, связываясь с клеточными рецепторами и участвуя в регуляции уровня кальция и фосфора в крови. Основные действия кальцитриола (1,25(OH)2D) реализуются при связывании со своим рецептором витамина D (VDR), являющимся одним из важных регуляторов транскрипции и взаимодействующим с ретиноидным X-рецептором. Синтез основного количества активного метаболита витамина 1,25-дигидроксивитамина D (1,25(OH)2D) осуществляется в почках на уровне проксимальных канальцев [11]. Кроме того, кальцитриол образуется в тканях и клетках, способных экспрессировать гены CYP27B1 для синтеза 1α-гидроксилазы (в слизистой оболочке кишечника, эндотелии сосудов, паратиреоидных железах, костной ткани, плацентарной ткани), а также синтезируется в иммунных, эпителиальных клетках. Регуляция внепочечной 1-гидроксилазы отличается от таковой в почках и включает цитокины. Активность почечного фермента CYP27B1 определяет уровень кальцитриола в крови. Паратиреоидный гормон, фактор роста фибробластов 23 (FGF23), кальций и фосфат являются основными регуляторами почечной 1α-гидроксилазы [12].

По современным Российским клиническим рекомендациям, уровень общего 25(ОН)D в сыворотке крови от 20 до 30 нг/мл (от 50 до 75 нмоль/л) расценивают как недостаточное содержание витамина D. Дефицитным состоянием витамина D у взрослых считается, если в сыворотке крови уровень общего 25(ОН)D определяется менее 20 нг/мл (50 нмоль/л). К тяжелому гиповитаминозу относят содержание витамина D менее 10 нг/мл. При коррекции дефицита витамина D целевые значения уровня общего 25(ОН) должны соответствовать диапазону 30–60 нг/мл (75–150 нмоль/л). Содержание 25-гидроксивитамина D 30–100 нг/мл (75–250 нмоль/л) также считается адекватным уровнем [13].

Принято считать, что дефицит витамина D ассоциирован как с патологическими изменениями в кальциево-фосфорном обмене, так и с развитием сердечно-сосудистых, аутоиммунных заболеваний и метаболическими нарушениями. Известна позитивная роль витамина D в антипролиферативных, противовоспалительных, иммунных процессах. Эпигенетическая регуляция витамином D при данных состояниях реализуется через экспрессию генов, кодирующих белки, участвующих как в модуляции клеточного роста, так и апоптозе [14].

В ранее проведенных исследованиях было показано, что низкие уровни витамина D в сыворотке крови женщин с СПЯ ассоциированы с фенотипическими проявлениями и метаболическими нарушениями при этом заболевании [15, 16]. Инсулинорезистентность (ИР) является одним из наиболее специфических признаков СПЯ [17, 18] и связана как с гиперандрогенией, метаболическими нарушениями, так и нарушением репродуктивной функции. Имеющиеся данные свидетельствуют о связи между патогенезом ИР и дефицитом витамина D у женщин с СПЯ [19]. Рецептор витамина D экспрессируется практически во всех тканях и регулирует около 3% генома человека, включая гены, кодирующие метаболизм глюкозы [20]. Регулирующее действие витамина D на секрецию инсулина связывают с влиянием витамина D на уровень внутриклеточного и внеклеточного кальция, который необходим для инсулин-опосредованных внутриклеточных процессов [13]. Кроме того, стимулирующее действие витамина D ассоциировано с влиянием на экспрессию инсулиновых рецепторов и повышением чувствительности к инсулину. Известно, что рецептор витамина D присутствует в промоторе гена инсулина человека [21]. Определено, что у пациентов с СПЯ повышены ключевые маркеры окислительного стресса, такие, как оксид азота, малоновый диальдегид, в том числе гликотоксины – конечные продукты неферментативного гликирования белков (КПГ). Многофакторный патологический процесс гликирования связан с необратимым перекрестным связыванием белков, приводящим к апоптозу клетки. Предотвращение повреждающего действия гликотоксинов на клетку достигается при взаимодействии КПГ со своим рецептором-ловушкой еще до проникновения в клеточную мембрану. Изоформа рецептора КПГ является внеклеточным растворимым рецептором для КПГ (sRAGE). Высокий уровень растворимого рецептора КПГ препятствует развитию необратимых патологических процессов в клетке в результате неферментативного гликирования белков. Однако при гипергликемии и ожирении определяется сниженный уровень растворимого рецептора КПГ (sRAGE).

В патогенезе метаболических нарушений при СПЯ известна негативная роль КПГ. В ранее проведенных исследованиях было показано, что в сыворотке крови у женщин с СПЯ определяются избыточные уровни КПГ, тогда как защитные уровни растворимых рецепторов для КПГ белков (sRAGE) были снижены. Считается, что витамин D обладает противовоспалительным действием и, как было показано, оказывает защитное действие против воспалительного действия КПГ. Кроме того, исследование показало, что уровень sRAGE в фолликулярной жидкости у пациенток с СПЯ значительно ниже, чем у здоровых женщин. Применение 1,25-дигидроксивитамина D3 для коррекции дефицита витамина D у женщин с СПЯ было связано с повышением в сыворотке крови защитного уровня растворимого рецептора КПГ (sRAGE) [22]. В нашем исследовании у женщин с гиперандрогенными фенотипами СПКЯ и нарушениями углеводного обмена, а также с дислипидемией были обнаружены сниженные уровни растворимого рецептора КПГ в сыворотке крови [23]. В работе Merhi Z. et al. (2018) было обнаружено, что обработка культивированных гранулезных клеток витамином D3 снижала в них экспрессию мРНК КПГ на 33% и уменьшала на 44% содержание КПГ [24]. В работе Davis E.M. et al. (2019 г) было показано, что более высокая распространенность дефицита витамина D была у женщин с СПЯ и гиперандрогенией [15]. В другом плацебо-контролируемом исследовании у женщин с СПЯ (гиперандрогенным фенотипом В) и дефицитом витамина D (уровень общего 25(ОН)D в сыворотке крови менее 20 нг/мл) было продемонстрировано, что применение добавок витамина D в течение 12 недель способствовало снижению уровня глюкозы в плазме натощак, инсулина, индекса HOMA-IR, а также привело к повышению чувствительности к инсулину [25].

Ранее проведенные многочисленные исследования связывали дефицит витамина D с изменением сывороточных уровней глобулина, связывающего половые гормоны, индекса свободных андрогенов, тестостерона, дегидроэпиандростерона. Применение добавок витамина D у женщин с СПЯ и гиперандрогенемией способствовало снижению уровня общего тестостерона и андростендиона, а также способствовало повышению чувствительности к инсулину у женщин с дефицитом витамина D и СПЯ [26].

Таким образом, благоприятное влияние приема витамина D на маркеры метаболизма инсулина, липидные профили, биомаркеры воспаления и окислительного стресса может быть опосредовано его влиянием на активацию экспрессии рецепторов инсулина, подавление образования цитокинов, снижение продукции реактивного кислорода и провоспалительные маркеры.

Омега-3 и синдром поликистозных яичников

ПНЖК омега-3 и омега-6 не образуются в организме человека и являются незаменимыми факторами питания. ЭПК, ДГК и альфа-линоленовая кислоты представляют собой длинноцепочечные ПНЖК омега-3. Линолевая и арахидоновая кислоты относятся к омега-6 ПНЖК [27]. ЭПК и ДГК являются двумя основными длинноцепочечными ПНЖК омега-3 морского происхождения. Их потребление и высокие уровни в крови связаны с положительным влиянием на организм. Благоприятные эффекты применения омега-3 продемонстрированы в различных исследованиях, убедительно доказавших снижение смертности от всех причин [28, 29], низкий риск развития сердечно-сосудистых заболеваний [30], выраженное системное противовоспалительное действие, а также регуляцию нормального иммунного ответа [31]. По данным Кохрейновского обзора 2018 г., прием ЭПК и ДГК во время беременности приводит к снижению частоты выкидышей и преждевременных родов, а также улучшает интеллектуальные способности будущего ребенка, снижает риск преждевременных родов [32]. ПНЖК являются важными компонентами клеточных мембран и участвуют в различных метаболических реакциях. Кроме того, омега-3 жирные кислоты и их производные являются сигнальными молекулами [33]. ПНЖК омега-3 (ЭПК и ДГК) способствуют снижению уровня триглицеридов путем прямого ингибирования диацилглицерол-ацетилтрансферазы печени. Другие молекулярные эффекты проявляются путем ингибирования фермента, участвующего в процессах митохондриального и пероксисомального окисления в печени, повышая активность липопротеинлипазы плазмы, снижая уровень липопротеинов. Кроме того, ЭПК и ДГК ПНЖК способствуют увеличению таких простаноидов, как простациклин, обладающих антиагрегационными и сосудорасширяющими свойствами. Омега-3 являются предшественниками синтеза специализированных медиаторов, обладающих противовоспалительными свойствами, а также снижают уровень провоспалительных цитокинов: интерлейкина-6 и фактора некроза опухоли-α. Кроме того, ЭПК и ДГК ПНЖК ингибируют активацию киназы ядерного фактора-κB (NF-κB) и других факторов транскрипции, блокирующих активные формы кислорода [34].

Известно, что омега-3 ПНЖК (ЭПК и ДГК) оказывают положительное влияние на репродуктивную функцию у женщин, принимающих ЭПК и ДГК [35]. ПНЖК омега-3 и омега-6 могут участвовать в регуляции репродуктивной функции, поскольку они влияют как на синтез простагландинов, так и на стероидогенез. Несколько исследований показали, что более высокие уровни жирных кислот омега-3 могут улучшить функцию яичников и фертильность. Увеличение частоты наступления беременности наблюдалось у женщин с более высоким уровнем жирных кислот омега-3 в сыворотке крови [36]. Омега-3 жирные кислоты играют важную роль в иммунной регуляции, чувствительности к инсулину, клеточной дифференцировке и овуляции. ЭПК и ДГК, улучшающие чувствительность к инсулину и снижающие ИР, являются важными компонентами терапии СПЯ.

Положительное влияние омега-3 ПНЖК на ИР может быть частично связано с их ролью в передаче сигналов инсулина и экспрессии генов. Омега-3 ПНЖК могут защищать толерантность к глюкозе и предотвращать накопление биоактивных липидных медиаторов путем усиления экспрессии мРНК инсулин-стимулированного переносчика глюкозы-4, субстрата рецептора инсулина-1 и гликогенсинтазы-1 [37]. Кроме того, за счет снижения стресса эндоплазматического ретикулума, усиления β-окисления митохондриальных жирных кислот и митохондриального разобщения, а также ограничения отложений липидов и образования активных форм кислорода омега-3 ПНЖК могут дополнительно улучшать чувствительность к инсулину [38]. Ожирение и ИР являются характеристиками хронического воспаления, опосредованного макрофагами. Омега-3 ПНЖК могут блокировать как толл-подобные рецепторы, так и рецепторы, связанные с фактором некроза опухоли, способствуя экспрессии генов, стимулирующих общее противовоспалительное действие в жировой ткани. Данный механизм подавления опосредован сигнальным рецептором 120, ассоциированным с G-белком –эндогенным лигандом рецепторов ПНЖК [39]. Известно, что омега-3 ПНЖК могут улучшить чувствительность к инсулину за счет снижения продукции воспалительных цитокинов, включая фактор некроза опухоли-α и интерлейкин-6, а также за счет увеличения секреции противовоспалительного адипонектина у пациенток с СПЯ. Эта регуляция может быть связана с влиянием на активацию киназы NF-κB, одного из основных факторов транскрипции, участвующих в активации генов, кодирующих провоспалительные цитокины, молекулы адгезии и циклооксигеназу-2. Так, ЭПК снижает липополисахарид-индуцированную активацию NF-κB в моноцитах, а ДГК уменьшает активацию NF-κB в ответ на липополисахарид в макрофагах и дендритных клетках. Метаанализ 9 рандомизированных клинических исследований 2018 г. показал, что добавление омега-3 жирных кислот (900–4000 мг/день) в течение 6–24 недель улучшило показатели индекса HOMA-IR, общего холестерина, триглицеридов и липопротеинов низкой плотности у женщин с СПЯ [40]. В систематическом обзоре и метаанализе Tosatti J.A.G. et al. (2021) было изучено влияние добавок омега-3 жирных кислот на маркеры воспалительного и окислительного стресса у пациентов с СПЯ. Авторы проанализировали данные 323 исследований, где было показано, что добавки с омега-3 жирными кислотами могут уменьшить воспалительное состояние у женщин c СПЯ за счет снижения уровня высокочувствительного С-реактивного белка и повышения уровня адипонектина [41]. Более того, гипоадипонектинемия связана с более высокой степенью гиперинсулинемии и ИР. Следовательно, это может быть связано не только с ожирением, но и с метаболическими изменениями, характерными для СПЯ [42]. В ранее проведенных исследованиях in vitro на культуре клеток гранулезы, обработанных 25–100 мкг ЭПК, были выявлены по­вышенная экспрессия инсулиноподобного фактора роста 1 и сниженная экспрессия циклооксигеназы 2. Известно, что данные биологически активные вещества необходимы для дифференцировки фолликулов и созревания ооцитов [43].

Известно, что содержание ПНЖК в клеточных мембранах зависит от достаточного поступления данных незаменимых кислот с пищей. К объективным параметрам, отражающим долгосрочный статус применения ЭПК и ДГК, относится индекс омега-3, который рассчитывается как суммарный процент ЭПК и ДГК от общего количества жирных кислот в мембранах эритроцитов, определяемый методом газовой хроматографии с масс-спектрометрией. Известно, что диапазон индекса омега-3 выше 8% связан с наиболее низким риском возникновения сердечно-сосудистых заболеваний [44].

В исследовании Беспаловой О.Н. и соавт. (2022) было показано, что низкий индекс омега-3 (<8%) определяется у 91% женщин с репродуктивными потерями и бесплодием. Кроме того, в работе было выявлено, что значение индекса омега-3 изменяется в зависимости от уровня витамина D. Так, у женщин с дефицитом витамина D медианный уровень индекса омега-3 был самым низким и составлял 4,2 (3,8; 4,6)% [45].

Недавнее китайское исследование показало, что у женщин с СПЯ индекс HOMA-IR, жировая масса и процентное содержание жира снижались по мере увеличения циркулирующих уровней общих и омега-3 ПНЖК в сыворотке крови. Более высокие уровни омега-3 ПНЖК в пище и сыворотке, особенно длинноцепочечных омега-ПНЖК (ЭПК и ДГК), могут оказывать благотворное влияние на метаболические параметры и состав тела у пациенток с СПЯ [46]. Известно, что сочетанное применение витамина D c ПНЖК омега-3 (ЭПК и ДГК) оказывает синергетическое положительное действие на женскую репродуктивную систему, а также на развитие плода во время беременности.

К таким препаратам (биологически активная добавка) относится российский препарат «Детримарин», производимый ООО «Полярис». В одной капсуле Детримарина содержится 2000 МЕ витамина D3 и 450 мг омега-3 кислот, из которых 395 мг находятся в виде высокоочищенных форм ЭПК (содержится 275 мг) и ДГК (содержится 120 мг).

Согласно «Единым санитарно-эпидемиологическим и гигиеническим требованиям к товарам, подлежащим санитарно-эпидемиологическому надзору (контролю)» (глава II, раздел 1, Приложение 5), норма физиологической потребности/адекватный уровень потребления для ПНЖК омега-3 составляет 2000 мг в сутки: ЭПК – 600 мг; ДГК – 700 мг в сутки [47]. По рекомендациям, определяющим нормы физиологических потребностей в энергии и пищевых веществах для различных групп населения Российской Федерации, уровень суммарного потребления ЭПК и ДГК должен быть не менее 250–500 мг в день.

Регрессионный метаанализ 40 исследований с общим числом участников 135 267 человек, опубликованный в 2021 г., показал, что прием пищевых добавок омега-3 ПНЖК – ЭПК+ДГК в дозе 800–1200 мг/сут связан со снижением риска инфаркта миокарда и смертности от ишемической болезни сердца [48].

Препаратами для профилактики дефицита витамина D являются холекальциферол (D3) и эргокальциферол (D2). У взрослых лечение дефицита витамина D следует начинать с общей суммарной насыщающей дозы холекальциферола 400 000 МЕ (ежедневная доза холекальциферола 6000–8000 МЕ в течение 8 недель) с дальнейшим переходом на поддерживающие дозы 1000–2000 МЕ в сутки [13]. Коррекция недостаточности витамина D рекомендуется с использованием половинной суммарной насыщающей дозы холекальциферола, равной 200 000 МЕ (ежедневная доза холекальциферола 6000–8000 МЕ в течение 4 недель) с дальнейшим переходом на поддерживающие дозы. Длительность поддерживающей терапии для взрослых с целевым достигнутым или исходным уровнем витамина D может быть различной. У пациентов, принимающих препараты, нарушающие метаболизм витамина D, с синдромами мальабсорбции, ожирением возможен прием более высоких доз холекальциферола. Так, на курс лечения дефицита витамина D суммарная насыщающая доза холекальциферола может составлять 800 000–1 200 000 МЕ в течение 8 недель, а для коррекции недостаточности витамина D рекомендуется применение 400 000–600 000 МЕ в течение 4 недель с дальнейшим переходом на поддерживающую дозу не менее 3000–6000 МЕ в сутки [13].

Таким образом, ежедневный прием 3–4 капсул Детримарина в день у женщин с СПЯ и метаболическими нарушениями для поддержания оптимальных уровней витамина D (30 нг/мл) и ПНЖК обеспечивает ежедневное поступление витамина D 6000–8000 МЕ в сутки, а суммарное количество ПНЖК (омега-3) в виде высокоочищенных форм ЭПК и ДГК – 1580 мг.

Заключение

Применение препаратов, влияющих на стероидогенез, ИР, метаболизм липидов, коррекцию воспаления в сочетании с основными методами лечения и терапевтической модификацией образа жизни могут предотвращать развитие неблагоприятных репродуктивных и метаболических нарушений у женщин с СПЯ.

References

  1. Teede H.J., Misso M.L., Costello M.F., Dokras A., Laven J., Moran L. et al.; International PCOS Network. Recommendations from the international evidence-based guideline for the assessment and management of polycystic ovary syndrome. Fertil. Steril. 2018; 110(3): 364-79. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2018.05.004.
  2. Министерство здравоохранения Российской Федерации. Клинические рекомендации. Синдром поликистозных яичников. 2021. [Ministry of Health of the Russian Federation. Clinical guidelines. Polycystic Ovary Syndrome. 2021. (in Russian)].
  3. Greenwood E.A., Pasch L.A., Cedars M.I., Legro R.S., Eisenberg E., Huddleston H.G.; Eunice Kennedy Shriver National Institute of Child Health and Human Development Reproductive Medicine Network. Insulin resistance is associated with depression risk in polycystic ovary syndrome. Fertil. Steril. 2018; 110(1): 27 34. https://dx.doi.org/10.1016/j.fertnstert.2018.03.009.
  4. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И. Фенотипы СПЯ у женщин репродуктивного возраста: клиника, диагностика, стратегия терапии. Акушерство и гинекология. 2021; 12 (приложение): 4-12. [Abashova E.I., Yarmolinskaya M.I. Phenotypes of polycystic ovary syndrome in women of reproductive age: clinical picture, diagnosis, therapy strategy. Obstetrics and Gynecology. 2021; 12 (Suppl.): 4-12. (in Russian)].
  5. Lim S.S., Hutchison S.K., Van Ryswyk E., Norman R.J., Teede H.J., Moran L.J. Lifestyle changes in women with polycystic ovary syndrome. Cochrane Database Syst. Rev. 2019; 3(3): CD007506. https://dx.doi.org/10.1002/14651858.CD007506.pub4.
  6. Holick M.F. The vitamin D deficiency pandemic: approaches for diagnosis, treatment and prevention. Rev. Endocr. Metab. Disord. 2017; 18(2): 153-65. https://dx.doi.org/10.1007/s11154-017-9424-1.
  7. Суплотова Л.А., Авдеева В.А., Пигарова Е.А., Рожинская Л.Я., Трошина Е.А. Дефицит витамина D в России: первые результаты регистрового неинтервенционного исследования частоты дефицита и недостаточности витамина D в различных географических регионах страны. Проблемы эндокринологии. 2021; 67(2): 84-92. https://dx.doi.org/10.14341/probl12736. [Suplotova L.A., Avdeeva V.A., Pigarova E.A., Rozhinskaya L.Y., Troshina E.A. Vitamin D deficiency in Russia: the first results of a registered, non-interventional study of the frequency of vitamin D deficiency and insufficiency in various geographic regions of the country. Problems of Endocrinology. 2021; 67(2): 84-92. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.14341/probl12736.
  8. Пигарова Е.А., Рожинская Л.Я., Катамадзе Н.Н., Поваляева А.А., Трошина Е.А. Распространенность дефицита и недостаточности витамина D среди населения, проживающего в различных регионах Российской Федерации: результаты 1-го этапа многоцентрового поперечного рандомизированного исследования. Остеопороз и остеопатии. 2020; 23(4): 4-12. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12701. [Pigarova E.A., Rozhinskaya L.Y., Katamadze N.N., Povaliaeva A.A., Troshina E.A. Prevalence of vitamin D deficiency in various regions of the Russian Federation: results of the first stage of multicenter cross-sectional randomized study. Osteoporosis and Bone Diseases. 2020; 23(4): 4-12. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12701.
  9. Stark K.D., Van Elswyk M.E., Higgins M.R., Weatherford C.A., Salem N. Jr. Global survey of the omega-3 fatty acids, docosahexaenoic acid and eicosapentaenoic acid in the blood stream of healthy adults. Prog. Lipid Res. 2016; 63: 132-52. https://dx.doi.org/10.1016/j.plipres.2016.05.001.
  10. Калинченко С.Ю., Соловьев Д.О., Аветисян Л.А., Белов Д.А., Парамонов С.А., Нижник А.Н. Распространенность дефицита омега-3 жирных кислот в различных возрастных группах. Вопросы диетологии. 2018; 8(1): 11-6. https://dx.doi.org/10.20953/2224-5448-2018-1-11-16. [Kalinchenko S.Yu., Solov’ev D.O., Avetisyan L.A. et al. Prevalence of Omega-3 fatty acid deficiency in different age groups. Nutrition. 2018; 8(1): 11-6. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.20953/2224-5448-2018-1-11-16.
  11. Bikle D.D. Vitamin D: production, metabolism and mechanisms of action. In: Feingold K.R., Anawalt B., Boyce A. et al., eds. Endotext. South Dartmouth (MA): MDText.com, Inc.; December 31, 2021.
  12. Charoenngam N., Holick M.F. Immunologic effects of vitamin D on human health and disease. Nutrients. 2020; 12(7): 2097. https://dx.doi.org/10.3390/nu12072097.
  13. Дедов И.И., Мельниченко Г.А., Мокрышева Н.Г., Пигарова Е.А., Поваляева А.А., Рожинская Л.Я., Белая Ж.Е., Дзеранова Л.К., Каронова Т.Л., Суплотова Л.А., Трошина Е.А. Проект федеральных клинических рекомендаций по диагностике, лечению и профилактике дефицита витамина D. Остеопороз и остеопатии. 2021; 24(4): 4-26. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12937. [Dedov I.I., Mel’nichenko G.A., Mokrysheva N.G., Pigarova E.A., Povaliaeva A.A., Rozhinskaya L.Y., Belaya Z.E., Dzeranova L.K., Karonova T.L., Suplotova L.A., Troshina E.А. Draft federal clinical practice guidelines for the diagnosis, treatment, and prevention of vitamin D deficiency. Osteoporosis and Bone Diseases. 2021; 24(4): 4-26. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.14341/osteo12937.
  14. Sîrbe C., Rednic S., Grama A., Pop T.L. An update on the effects of vitamin D on the immune system and autoimmune diseases. Int. J. Mol. Sci. 2022; 23(17):9784. https://dx.doi.org/10.3390/ijms23179784.
  15. Davis E.M., Peck J.D., Hansen K.R., Neas B.R., Craig L.B. Associations between vitamin D levels and polycystic ovary syndrome phenotypes. Minerva Endocrinol. 2019; 44(2): 176-84. https://dx.doi.org/10.23736/S0391-1977.18.02824-9.
  16. Shan C., Zhu Y.C., Yu J., Zhang Yi., Wang Y.Y., Lu N. et al. Low serum 25-hydroxyvitamin D levels are associated with hyperandrogenemia in polycystic ovary syndrome: A gross-sectional study. Front. Endocrinol. (Lausanne). 2022; 13: 894935. https://dx.doi.org/10.3389/fendo.2022.894935.
  17. Kakoly N.S., Khomami M.B., Joham A.E., Cooray S.D., Misso M.L., Norman R.J. et al. Ethnicity, obesity and the prevalence of impaired glucose tolerance and type 2 diabetes in PCOS: a systematic review and meta-regression. Hum. Reprod. Update. 2018; 24(4): 455-67. https://dx.doi.org/10.1093/humupd/dmy007.
  18. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И., Булгакова О.Л., Мишарина Е.В., Ткаченко Н.Н., Бородина В.Л. Анализ показателей углеводного профиля у женщин репродуктивного возраста с различными фенотипами синдрома поликистозных яичников. Проблемы репродукции. 2022; 28(4): 31-8. https://dx.doi.org/10.17116/repro20222804131. [Abashova E.I., Yarmolinskaya M.I., Bulgakova O.L., Misharina E.V., Tkachenko N.N., Borodina V.L. Analysis of carbohydrate profile indicators in women of reproductive age with different PCOS phenotypes. Russian Journal of Human Reproduction. 2022; 28(4): 31-8. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.17116/repro20222804131.
  19. Morgante G., Darino I., Spanò A., Luisi S., Luddi A., Piomboni P. et al. PCOS physiopathology and vitamin D deficiency: biological insights and perspectives for treatment. J. Clin. Med. 2022; 11: 4509. https://dx.doi.org/10.3390/jcm11154509.
  20. Shi X.Y., Huang A.P., Xie D.W., Yu X.L. Association of vitamin D receptor gene variants with polycystic ovary syndrome: a meta-analysis. BMC Med. Genet. 2019; 20(1): 32. https://dx.doi.org/10.1186/s12881-019-0763-5.
  21. Aravindhan S., Almasoody M.F.M., Selman N.A., Andreevna A.N., Ravali S., Mohammadi P. et al. Vitamin D receptor gene polymorphisms and susceptibility to type 2 diabetes: evidence from a meta-regression and meta-analysis based on 47 studies. J. Diabetes Metab. Disord. 2021; 20(1): 845-67. https://dx.doi.org/10.1007/s40200-020-00704-z.
  22. Garg D., Grazi R., Lambert-Messerlian G.M., Merhi Z. Correlation between follicular fluid levels of sRAGE and vitamin D in women with PCOS. J. Assist. Reprod. Genet. 2017; 34(11): 1507-13. https://dx.doi.org/10.1007/s10815-017-1011-6.
  23. Абашова Е.И., Ярмолинская М.И., Булгакова О.Л., Мишарина Е.В. Особенности липидного профиля при различных фенотипах синдрома поликистозных яичников у женщин репродуктивного возраста. Журнал акушерства и женских болезней. 2020; 69(6): 7-16. https://dx.doi.org/10.17816/JOWD6967-16. [Abashova E.I., Yarmolinskaya M.I., Bulgakova O.L., Misharina E.V. Lipid profile in women of reproductive age with various polycystic ovary syndrome phenotypes. Journal of Obstetrics and Women's Diseases. 2020; 69(6): 7-16. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.17816/JOWD6967-16.
  24. Merhi Z., Buyuk E., Cipolla M.J. Advanced glycation end products alter steroidogenic gene expression by granulosa cells: an effect partially reversible by vitamin D. Mol. Hum. Reprod. 2018; 24(6): 318-26. https://dx.doi.org/10.1093/molehr/gay014.
  25. Maktabi M., Chamani M., Asemi Z. The effects of vitamin D supplementation on metabolic status of patients with polycystic ovary syndrome: a randomized, double-blind, placebo-controlled trial. Horm. Metab. Res. 2017; 49(7): 493-8. https://dx.doi.org/10.1055/s-0043-107242.
  26. Al-Bayyari N., Al-Domi H., Zayed F., Hailat R., Eaton A. Androgens and hirsutism score of overweight women with polycystic ovary syndrome improved after vitamin D treatment: A randomized placebo controlled clinical trial. Clin. Nutr. 2021; 40(3): 870-8. https://dx.doi.org/10.1016/j.clnu.2020.09.024.
  27. Bernasconi A.A., Wilkin A.M., Roke K., Ismail A. Development of a novel database to review and assess the clinical effects of EPA and DHA omega-3 fatty acids. Prostaglandins Leukot. Essent. Fatty Acids. 2022; 183: 102458. https://dx.doi.org/10.1016/j.plefa.2022.102458.
  28. Harris W.S., Tintle N.L., Imamura F., Qian F., Korat A.V.A., Marklund M. et al. Blood n-3 fatty acid levels and total and cause-specific mortality from 17 prospective studies. Nat. Commun. 2021; 12(1): 2329. https://dx.doi.org/10.1038/s41467-021-22370-2.
  29. Zhuang P., Zhang Y., He W., Chen X., Chen J., He L. et al. Dietary fats in relation to cotal and cause-specific mortality in a prospective cohort of 521 120 individuals with 16 years of follow-up. Circ. Res. 2019; 124(5): 757-68. https://dx.doi.org/10.1161/CIRCRESAHA.118.314038.
  30. Khan S.U., Lone A.N., Khan M.S, Virani S.S., Blumenthal R.S., Nasir K. et al. Effect of omega-3 fatty acids on cardiovascular outcomes: a systematic review and meta-analysis. EClinicalMedicine. 2021; 38: 100997. https://dx.doi.org/10.1016/j.eclinm.2021.100997.
  31. Gutiérrez S., Svahn S.L., Johansson M.E. Effects of omega-3 fatty acids on immune cells. Int. J. Mol. Sci. 2019; 20(20): 5028. https://dx.doi.org/10.3390/ijms20205028.
  32. Middleton P., Gomersall J.C., Gould J.F., Shepherd E., Olsen S.F., Makrides M. Omega-3 fatty acid addition during pregnancy. Cochrane Database Syst. Rev. 2018; 11(11): CD003402. https://dx.doi.org/10.1002/14651858.CD003402.pub3.
  33. Chiang N., Serhan C.N. Specialized pro-resolving mediator network: an update on production and actions. Essays Biochem. 2020; 64(3): 443-62. https://dx.doi.org/10.1042/EBC20200018.
  34. Mason R.P., Libby P., Bhatt D.L. Emerging mechanisms of cardiovascular protection for the omega-3 fatty acid eicosapentaenoic acid. Arterioscler. Thromb. Vasc. Biol. 2020; 40(5): 1135-47. https://dx.doi.org/10.1161/ATVBAHA.119.313286.
  35. Wang R., Feng Y., Chen J., Chen Y., Ma F. Association between polyunsaturated fatty acid intake and infertility among American women aged 20-44 years. Front. Public Health. 2022; 10: 938343. https://dx.doi.org/10.3389/fpubh.2022.938343.
  36. Chiu Y.H., Karmon A.E., Gaskins A.J., Arvizu M., Williams P.L., Souter I. et al. Serum omega-3 fatty acids and treatment outcomes among women undergoing assisted reproduction. Hum. Reprod. 2018; 33(1): 156-65. https://dx.doi.org/10.1093/humrep/dex335.
  37. Lanza I.R., Blachnio-Zabielska A., Johnson M.L., Schimke J.M., Jakaitis D.R., Lebrasseur N.K. et al. Influence of fish oil on skeletal muscle mitochondrial energetics and lipid metabolites during high-fat diet. Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2013; 304(12): E1391-403. https://dx.doi.org/10.1152/ajpendo.00584.2012. [Published correction appears Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2013; 305(8): E1048].
  38. Salek M., Clark C.C.T., Taghizadeh M., Jafarnejad S. N-3 fatty acids as preventive and therapeutic agents in attenuating PCOS complications. EXCLI J. 2019; 18: 558-75. https://dx.doi.org/10.17179/excli2019-1534.
  39. Muredda L., Kępczyńska M.A., Zaibi M.S., Alomar S.Y., Trayhurn P. IL-1β and TNFα inhibit GPR120 (FFAR4) and stimulate GPR84 (EX33) and GPR41 (FFAR3) fatty acid receptor expression in human adipocytes: implications for the anti-inflammatory action of n-3 fatty acids. Arch. Physiol. Biochem. 2018; 124(2): 97-108. https://dx.doi.org/10.1080/13813455.2017.1364774.
  40. Yang K., Zeng L., Bao T., Ge J. Effectiveness of Omega-3 fatty acid for polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis. Reprod. Biol. Endocrinol. 2018; 16(1): 27. https://dx.doi.org/10.1186/s12958-018-0346-x.
  41. Tosatti J.A.G., Alves M.T., Cândido A.L., Reis F.M., Araújo V.E., Gomes K.B. Influence of n-3 fatty acid supplementation on inflammatory and oxidative stress markers in patients with polycystic ovary syndrome: a systematic review and meta-analysis. Br. J. Nutr. 2021; 125(6): 657-68. https://dx.doi.org/10.1017/S0007114520003207.
  42. Barbe A., Bongrani A., Mellouk N., Estienne A., Kurowska P., Grandhaye J. et al. Mechanisms of adiponectin action in fertility: an overview from gametogenesis to gestation in humans and animal models in normal and pathological conditions. Int. J. Mol. Sci. 2019; 20(7): 1526. https://dx.doi.org/10.3390/ijms20071526.
  43. Shahnazi V., Zaree M., Nouri M., Mehrzad-Sadaghiani M., Fayezi S., Darabi M. et al. Influence of ω-3 fatty acid eicosapentaenoic acid on IGF-1 and COX-2 gene expression in granulosa cells of PCOS women. Iran. J. Reprod. Med. 2015; 13(2): 71-8.
  44. Jo S., Harris W.S., Tintle N.L., Park Y. Association between Omega-3 index and hyperglycemia depending on body mass index among adults in the United States. nutrients. 2022; 14(20): 4407. https://dx.doi.org/10.3390/nu14204407.
  45. Беспалова О.Н., Жернакова Т.С., Шенгелия М.О., Загайнова В.А., Пачулия О.В., Коган И.Ю. Микронутриентный статус женщин с нарушением репродуктивной функции в Северо-Западном регионе Российской Федерации. Акушерство и гинекология. 2022; 10: 93-102. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2022.10.93-102. [Bespalova O.N., Zhernakova T.S., Shengelia M.О., Zagaynova V.A., Pachulia O.V., Kogan I.Yu. Micronutrient status of women with impaired reproductive function in the Northwestern region of Russia. Obstetrics and Gynecology. 2022; (10): 93-102. (in Russian)]. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2022.10.93-102.
  46. Lu L., Li X., Lv L., Xu Y., Wu B., Huang C. Associations between omega-3 fatty acids and insulin resistance and body composition in women with polycystic ovary syndrome. Front. Nutr. 2022; 9: 1016943. https://dx.doi.org/10.3389/fnut.2022.1016943.
  47. Единые санитарно-эпидемиологические и гигиенические требования к товарам, подлежащим санитарно-эпидемиологическому надзору (конт­ролю). Глава II, раздел 1, Приложение 5. [Unified sanitary-epidemiological and hygienic requirements for goods subject to sanitary and epidemiological supervision (control). Chapter II, Section 1, Appendix 5. (in Russian)].
  48. Bernasconi A.A., Wiest M.M., Lavie C.J., Milani R.V., Laukkanen J.A. Effect of Omega-3 dosage on cardiovascular outcomes: an updated meta-analysis and meta-regression of interventional trials. Mayo Clin. Proc. 2021; 96(2): 304-13. https://dx.doi.org/10.1016/j.mayocp.2020.08.034.

Received 17.01.2023

Accepted 23.01.2023

About the Authors

Elena I. Abashova, PhD, Senior Researcher, Department of Gynecology and Endocrinology, D.O. Ott Research Institute of Obstetrics, Gynecology and Reproductology, +7(812)328-98-20, +7(921)945-90-90, abashova@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0003-2399-3108, SPIN-код: 2133-0310,
199034, Russia, St. Petersburg, Mendeleevskaya line, 3.
Maria I. Yarmolinskaya, Professor of RAS, Dr. Med. Sci., Professor, Head of the Department of Gynecology and Endocrinology, Head of Center “Diagnostics and treatment of endometriosis”, D.O. Ott Research Institute of Obstetrics, Gynecology and Reproductology; Professor at the Department of Obstetrics and Gynecology, I.I. Mechnikov North-Western State Medical University, m.yarmolinskaya@gmail.com, https://orcid.org/0000-0002-6551-4147, eLibrary SPIN-код: 3686-3605,
199034, Russia, St. Petersburg, Mendeleevskaya line, 3.

Similar Articles

By continuing to use our site, you consent to the processing of cookies that ensure the proper functioning of the site.